никому больше не причинит вреда.
— Розалинда, мы стараемся изо всех сил, и никто не собирается сдаваться. Но вы должны быть готовы к тому, что это займет очень много времени.
Она покачала головой:
— Вы его найдете!
Я не стал возражать.
— Кажется, вы хотели о чем-то поговорить?
— Да. — Она перевела дух. — Что случилось с Кэти, детектив Райан? Что с ней сделали?
Розалинда смотрела на меня широко открытыми глазами, и я не знал, что ей ответить. Если я скажу правду, то какая последует реакция? Крики, слезы, срыв, истерика?
— Думаю, будет лучше, если вам расскажут обо всем родители, — произнес я.
— Знаете, мне уже восемнадцать. Вам не нужно разрешение моих родителей, чтобы беседовать со мной.
— И тем не менее…
Розалинда прикусила губу.
— Я их спрашивала. Он… они… сказали, чтобы я заткнулась.
— Розалинда, — промолвил я, — у вас все хорошо в семье?
Она подняла голову.
— Да, конечно.
— Ты уверена?
— Вы так добры, — произнесла она дрожащим тоном. — И заботитесь обо мне. Но я… у меня все в порядке.
— Может, вам лучше поговорить с моей напарницей?
— Нет! — воскликнула Розалинда. — Я хотела пообщаться с вами, потому что… — Она вертела в руках стаканчик. — Я чувствую, что вам не все равно, детектив Райан. Вам небезразлична Кэти. Вашей напарнице безразлично, но вам…
— Нам обоим не все равно, — возразил я.
Мне хотелось успокаивающе обнять ее за плечи или положить руку на колено, но…
— Да-да, но ваша напарница… — Розалинда стыдливо улыбнулась. — Мне кажется, я ее немного боюсь. Она такая агрессивная.
— Моя напарница? — изумленно переспросил я. — Детектив Мэддокс?
У Кэсси была репутация человека, прекрасно умевшего разговаривать с людьми. Я обычно напрягался и молчал, а она всегда знала, что и как сказать. Кое-кто из родственников жертв до сих пор посылал ей на Рождество благодарные открытки.
Розалинда взмахнула руками.
— О, детектив Райан, я не имела в виду ничего плохого. Быть агрессивным не так уж плохо, особенно в вашей профессии, правда? И потом, наверное, я слишком чувствительна. Просто она настойчиво задавала свои вопросы… я понимаю, их надо задавать, но она делала это так… холодно. Совсем расстроила Джессику. И улыбалась мне так, будто смерть Кэти — это… это какая-то шутка.
— Ничего подобного.
Я мысленно восстановил в памяти сцену в гостиной Девлинов, пытаясь понять, чем Кэсси могла настроить против себя Розалинду. Ободряющая улыбка, с которой она взглянула на нее? Мне казалось, что улыбка была лишней, но вряд ли она могла вызвать такую реакцию. Горе и шок часто заставляют людей действовать неадекватно, но избыточная нервозность Розалинды свидетельствовала о том, что в ее доме не все в порядке.
— Жаль, если у вас создалось впечатление…
— Нет-нет, я не про вас — вы вели себя прекрасно. Я знаю, что и детектив Мэддокс не хотела быть настолько… жесткой. Правда, я все понимаю. Агрессивные люди просто стараются быть сильными, верно? Боятся чувствовать себя незащищенными, несостоявшимися. А в глубине души они вовсе не жестоки.
— Видимо, — согласился я. Мне было очень трудно представить Кэсси «несостоявшейся», но я никогда не считал ее агрессивной. Меня вдруг осенило, что я понятия не имею о том, как Кэсси выглядит в чужих глазах. Это примерно то же самое, что попытаться ответить, красива ли твоя сестра: ты не можешь быть к ней более объективен, чем к самому себе.
— Я вас обидела? — Розалинда с тревогой взглянула на меня, крутя на пальце локон. — Да, вижу, что обидела. Простите, ради Бога, я вечно лезу не в свое дело. Только открою рот, сразу начинаю нести всякую чушь…
— Нет, — возразил я, — все хорошо. Я нисколько не обиделся.
— Обиделись. Я вижу.
Она покрепче закуталась в шаль. Я понимал, что, если не воспользуюсь ситуацией сейчас, второго шанса у меня не будет.
— Честное слово, — заверил я. — Все в порядке. Я просто задумался о том, что было сказано. Вы очень проницательны.
Она теребила бахрому шали, не глядя мне в лицо.
— Разве она не ваша девушка?
— Детектив Мэддокс? Нет.
— Мне так показалось… — Розалинда зажала ладонью рот. — Ну вот, опять! Заткнись, дурочка!
Я рассмеялся — надо было срочно разрядить обстановку.
— Ладно, хватит, — сказал я. — Давайте-ка сделаем глубокий вдох и начнем все сначала.
Розалинда немного успокоилась и откинулась на спинку скамейки.
— Спасибо, детектив Райан. Но я прошу вас… скажите, что было с Кэти? Я постоянно об этом думаю… представляю всякое… это невыносимо.
И тогда (а что еще мне оставалось?) я все ей рассказал. Она не упала в обморок и не устроила истерику, даже не расплакалась. Розалинда слушала молча, и ее глаза — светло-голубые, как выцветшие джинсы, — неотрывно смотрели на меня. Когда я закончил, она прижала пальцы к губам и невидящим взглядом уставилась на залитую солнцем траву, ограду парка и офисных работников, сидевших на скамейках и болтавших о работе. Я неловко похлопал ее по плечу. Шаль на ощупь оказалась из дешевой ткани — что-то колючее и синтетическое, — и это жалкое щегольство тронуло меня до глубины души. Мне хотелось сказать Розалинде что-то мудрое и глубокое, насчет того, как редко чья-то смерть отзывается в сердце равноценной болью и тот, кому выпало жить дальше, станет потом всю жизнь носить ее в себе, вспоминая бессонными ночами и в трудные минуты растерянности и одиночества. Но нужные слова я не подобрал.
— Мне очень жаль, — промолвил я.
— Значит, ее не изнасиловали?
— Пей кофе, — пробормотал я, смутно вспомнив, что горячие напитки помогают при шоке.
— Нет-нет… — Она лишь отмахнулась. — Скажите мне, ее не изнасиловали?
— В общем, нет. Тогда она была уже мертва. Ничего не чувствовала.
— Кэти не очень страдала?
— Думаю, нет. Она сразу потеряла сознание.
Розалинда вдруг наклонилась над кофе, и я увидел, что у нее дрожат губы.
— У меня ужасные мысли, детектив Райан. Я должна была ее защитить.
— Ты же не знала.
— Должна была знать. Мне следовало находиться там, вместе с ней, а не сидеть у сестер. Я плохая, правда?
— Ты не виновата в смерти Кэти, — твердо заявил я. — Полагаю, ты была замечательной сестрой. И ничего не могла сделать.
— Но…
— Что?
— Ох… я должна была знать. Вот и все. Не важно. — Розалинда натянуто улыбнулась. — Спасибо, что рассказали.