затем сказала:

– Целую вечность не видела его. Каждый из нас идет своим собственным путем. У него своя жизнь, у меня своя. Зачем? Тебе-то что?

– Как я и говорила, я знаю Симона. Я знакома с ним уже почти год. Я немного беспокоюсь о нем. – Я присела на краешек дивана. – Думаю, он не совсем здоров.

– Ты что, врач?

Она отмахнулась от леденца, который раскачивался у нее перед лицом, словно отгоняя назойливую муху.

– Нет.

– Ему нужно сходить к врачу. Что я-то могу сделать? Он взрослый человек.

– Я не имела в виду, что он болен как… Я хотела сказать… ну, его поведение было довольно странное и…

– О, понимаю. Ты хотела сказать, что у него не все в порядке с головой, да? М-м-м?

Внезапно она заговорила, как Брендан.

– Не уверена. Именно поэтому мне и хотелось поговорить с тобой.

– У Си все в порядке.

Она встала с удивительной проворностью, дети упали в глубину дивана, издав вопль удивления.

– Да что ты себе позволяешь?

– Я не…

– Убирайся!

– Я просто пришла за помощью, – солгала я. Ее гнев моментально утих.

– Не представляю, чем я могу тебе помочь, – сказала она.

Сьюзен достала видеомагнитофон с бокового столика, вставила его под телевизор. По экрану побежали комические персонажи. Она громко включила звук, затем достала с полки коробку с печеньем, взяла три штуки шоколадного печенья, которые сразу сунула в три нетерпеливые ручки.

Я последовала за ней на кухню, где она тяжело опустилась на стул. Она налила себе большой бокал пенящегося лимонада и закурила сигарету.

– Он попал в беду?

– Не знаю, – осторожно начала я, рассчитывая на туманную и вводящую в заблуждение искренность. – Скорее, я хочу предотвратить беду, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Поэтому я подумала, что мне нужно прийти сюда и просто поговорить с кем-нибудь, кто знал его до того, как он попал под наблюдение.

– Что?

– Я думала…

– Наблюдение? – Ее смех был подобен громкой, тяжелой одышке. – Откуда у тебя появилась такая идея?

– Ты хочешь сказать, что его никогда не выгоняли из школы?

– А зачем – с нашей мамой и потом с няней, которая должна была присматривать за нами? За нами никто и не наблюдал. Осторожней подбирай слова, когда говоришь.

– Должно быть, я начала не с того конца, – сказала я умиротворяющим тоном.

Она глубоко затянулась и выпустила струйку голубого дыма.

– Си был неплохой мальчик, – сказала она.

– А как со школой?

– Он учился в школе Обертон, хорошо занимался, но ненавидел, когда ему указывали, что нужно делать, или критиковали его. Все было бы очень хорошо, если бы они не… – Она запнулась.

– Если бы что?

– Не имеет значения.

– Его наказали?

– Им не нравились такие умные мальчики, как он.

– Его исключили?

Она затушила сигарету, жадно допила остатки лимонада и встала.

– Хотела бы я посмотреть, на что они готовы сейчас, – сказала она.

Я уставилась на нее:

– Что произошло потом, Сьюзен?

– Можешь и сама понять.

– Сьюзен, пожалуйста. Что он сделал после того, как его исключили?

– Да кто ты на самом деле?

– Я уже говорила тебе, я знаю Брендана.

– Брендан? Что все это значит?

– Симона, хотела сказать.

– У меня побывало немало людей, которые суют свой нос в наши дела. Живи и дай жить другим, говорю я. В любом случае не верю, что ты хочешь помочь Си. Ты просто шпионишь.

И опять при этом слове, произнесенном с такой враждебностью, мне послышался голос Брендана, странным эхом зазвучавший в моей голове. Он мог отказаться от своего прошлого, мог изменить свое имя, и все же на каком-то глубоком уровне, всеми своими корнями он оставался неразрывно связанным со всем этим.

– Убирайся вон из моего дома, – сказала она. – Уходи! Выметайся к чертовой матери, пока я не вызвала полицию!

Итак, я ушла прочь из этого дома на свежий воздух, под небо, которое прояснялось после проливного дождя, голубое на горизонте и в просветах между темно-серыми тучами. Выпила воды, положила в рот сосательную конфету и завела автофургон. Поехала обратно по той же дороге, по которой приехала, по светлеющим мокрым улицам, но через несколько минут снова остановила машину. Брендан никогда ничего никому не спускал, мрачно подумала я. Никогда.

Я опустила стекло в окне машины и, когда мимо проходила женщина, выглянула и спросила:

– Простите, где находится средняя школа Обертон?

Дети выходили из школы с тяжелыми ранцами на спине, в руках музыкальные инструменты и мешки с принадлежностями для физкультуры. Я продолжала сидеть, наблюдая за ними в течение нескольких минут, почти не понимая, что я здесь делаю. Затем вышла из машины и направилась к двум женщинам, которые болтали, стоя около своих машин.

– Простите, что побеспокоила вас, – проговорила я.

Они выжидающе смотрели на меня.

– Я переезжаю в этот район, – сказала я. – И мои дети… ну, хотелось бы спросить, вы смогли бы порекомендовать эту школу?

Одна из них пожала плечами.

– Все в порядке, – сказала она.

– Она хорошая с точки зрения преподавания?

– Нормальная. Не на что жаловаться. Твоя Элли отлично справляется, да? – обратилась она к другой женщине.

– Здесь очень жесткие требования к дисциплине?

– В любой школе жесткие требования.

– Мой друг учился здесь, сейчас припомню, двенадцать или тринадцать лет назад. Он упоминал о каком-то происшествии.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас точно и не вспомнить, что это было. Он говорил о… – Я замолчала и выжидательно посмотрела на собеседницу.

– Не знаю. Всегда что-то происходит.

– Да это был пожар, – вступила вторая женщина. – Конечно, это было задолго до нас, но люди продолжают вспоминать об этом.

Я повернулась к ней, по коже побежали мурашки.