ГЛАВА 28
– На самом деле не знаю, зачем я здесь, – сказала я.
Женщина, сидевшая напротив, не отвечала, а просто смотрела на меня, пока я не перевела взгляд вниз, на ее руки, сплетенные на коленях, и низкий столик, где уже была подготовлена коробка с бумажными носовыми платками. Из окна виднелись нарциссы, освещаемые солнцем. Желтый цвет был ослепительным, слишком ярким. Я чувствовала смущение, подавленность, какую-то неловкость.
– С чего начать?
И тут, к счастью, она не сказала: «С самого начала».
Катрине Даулинг, наверное, было далеко за сорок или немного за пятьдесят; на ее красивом, слегка увядшем лице никаких следов косметики; карие спокойные глаза, широкие скулы, твердый подбородок. Волосы едва тронуты сединой, одежда неброская, юбка ниже колена, поношенные замшевые сапожки, серый мешковатый кардиган. Она сосредоточила все внимание на мне, или, скорее, пыталась заглянуть в меня, не знаю, нравилось ли мне это. Я ерзала на стуле, разнимала руки, дотрагивалась до щеки, смущенно и неуместно покашливала. Посмотрела на часы Троя у себя на запястье. У меня осталось сорок три минуты.
– Расскажи, что тебя сюда привело.
– У меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить, – ответила я и отметила неуверенность в своем голосе.
Я была рада этому, мне хотелось, чтобы горе переполнило меня, неконтролируемо выплеснулось из меня так, как это бывало по ночам, когда я просыпалась и чувствовала, что подушка мокрая от слез.
– Люди, с которыми я хотела бы поговорить, ушли.
– Ушли?
– Умерли.
Почувствовала, что горло стало болеть, а пазухи носа набухать.
– Младший брат и близкая подруга. – Заставила себя громко произнести их имена: – Трой и Лаура. Он покончил с собой, то есть именно это все говорят, хотя я думаю… думаю, ну, не имеет значения, что… Я нашла его у себя в квартире. Он повесился. Совсем мальчик. Когда закрываю глаза, то вижу его лицо. Иногда наяву пытаюсь вспомнить его, но не могу. Лаура умерла всего несколько недель назад. Она была пьяная, ударилась головой и утонула в ванне. Разве не глупо вот так умереть? Моего возраста. Последний раз, когда я видела ее, мы не разговаривали. Я все время думаю, что, если бы я сказала ей что-нибудь, если бы сделала что-то по-другому, этого бы не случилось. Знаю, возможно, тебе это покажется глупым, но это продолжает преследовать меня.
Катрина Даулинг чуть-чуть наклонилась ко мне, не вставая со стула. Прядь волос выбилась на лоб, она заправила ее за ухо, не отрывая от меня взгляд.
– Не могу поверить, что никогда их не увижу, – вздохнула я.
Достала из коробки первый носовой платок.
– Конечно, знаю, что не увижу, ноне могу в это поверить. Не могу, – безнадежно повторила я.
Я взяла следующий платок и вытерла глаза.
– Тяжелая утрата, – начала Катрина Даулинг, – всегда что-то подобное, что каждый испытывает в…
– Это его часы, – сказала я, поднимая запястье. – Он оставил их рядом с моей кроватью, теперь ношу их. Каждый раз, когда смотрю на них, думаю: это время, которого у него никогда не будет. Все эти тикающие секунды, минуты и часы, которые уходят навсегда. Я всегда думала, что мы будем стариться вместе. Думала, что смогу помочь ему. Я должна была помочь ему, мой милый братик.
Сейчас я рыдала всерьез, а говорила икая.
– Простите, – пробормотала я. – Простите, но мне кажется, что это так несправедливо.
– Несправедливо для тебя?
– Нет. Нет! Я не умерла, да? Я одна из счастливчиков. Несправедливо для них, хотела сказать.
Я говорила, и мои беспорядочно произносимые слова путались в потоке воспоминаний и чувств, смешивая все воедино. Трой, Брендан, Лаура, Кэрри, мои родители, Ник; тело, свисающее с потолочной балки, телефонные звонки по ночам, слова, нашептываемые на ухо, вливаемые в меня тонкой струйкой как яд, несостоявшиеся свадьбы, похороны, сначала его, а потом ее… Время от времени я останавливалась и рыдала в мокрый комок одноразовых носовых платков, который сжимала в руке. Щеки горели, нос распух, глаза воспалились. – Я как тифозная Мери, – сравнила я. – Как тот испанский солдат, который заразил американских индейцев чумой, отравляя их новый мир. Я как…
– Что ты хочешь сказать, Миранда? – нарушил мою тираду спокойный голос Катрины Даулинг.
– Я носитель! – выкрикнула я, заслоняя лицо. – Разве не видишь? У них все было хорошо, более или менее. Я втянула их в свой мир, это моя проблема, и я должна была разобраться с этим. Но мой мир стал и их миром, он заразил их, разрушил их, привел к гибели, отнял у них жизни. Со мной все в порядке. Посмотри! Вот я здесь, сижу у психотерапевта, ищу пути, чтобы справиться со всем этим. Вот видишь, в чем проблема?
– Послушай, – сказала она, – сейчас послушай меня, Миранда.
– Нет, – ответила я. – Подожди. Мне самой нужно разобраться со всем этим так же, как любому другому. В мире происходят страшные вещи, правильно? Поэтому я ужасно себя чувствую. Твоя работа как психотерапевта заключается в том, чтобы прекратить мое ужасное, восприятие всего этого. Но может быть, я действительно должна смириться с этими ужасами, происходящими в мире?
– Нет, – отрезала она.
– В этом есть и доля самолюбования, если это подходящее слово. Я хочу сказать, если люди приходят к тебе, замученные депрессией, вызванной нищетой, страданиями и несправедливостью этого мира, а у тебя есть пилюля, которая может прекратить их мучения, ты дашь им ее? Ты как профессионал в этой области сможешь дать им пилюлю, чтобы они стали безразличными к несправедливости мира, вместо того чтобы пойти и хоть что-то исправить?
Наступила долгая пауза. Катрина Даулинг, возможно, уже начала жалеть, что позволила вовлечь себя в это. Я высморкала нос и выпрямилась на стуле. За окном было приятное бледно-голубое небо.
– Это, – она указала рукой на меня, – это называется горе. Ты слышишь меня?
– Он сделал из меня даже свое чертово алиби, – пробормотала я. – Боже, как, должно быть, он смеялся!
– Послушай! – остановила меня она, и я снова умолкла. – Ко мне приходят люди, и я часто помогаю им, находя схемы, придавая форму хаосу, обрушивающемуся на меня, рассказываю им историю их жизни так, чтобы они могли понять ее. Но в твоем случае я собираюсь сказать нечто совершенно противоположное. Ты изобрела схему, которой не существует. Ты пытаешься найти смысл, объяснение, связать все воедино, принять на себя ответственность, обвинить. В течение последних месяцев ты потеряла двоих людей, которых очень любила. И у тебя был болезненный и раздражающий эпизод с мужчиной – Бренданом. Так как все события происходили в одно время, ты связала их причинно-следственной зависимостью. Понимаешь?
– Точно, я связала их, – сказала я.
– Сейчас мы поговорим о том, что произошло с Бренданом; я думаю, что это должно быть полезно на самом деле. Мы можем поговорить о твоей тяжелой утрате и о причине твоего чувства вины. Но мы рассмотрим именно тебя, посмотрим на то, что происходит внутри тебя после всех этих травм. Мы не будем рассматривать, почему эти молодые люди должны были умереть один за другим. Они умерли. Сейчас ты должна страдать, – ее голос становился мягче, – ты должна позволить себе страдать. Не кидаться во все стороны в поисках объяснений.
– Но если…
Я заставила себя прислушаться к тому, что она сказала.
– Иногда я чувствую, что схожу с ума, – наконец проговорила я; мне казалось, что я как тряпичная кукла развалилась на стуле. – Привыкла к той жизни, которую я понимаю. Все имело смысл. Могла представить,
