XXVII. Морское
Слова, смысл которых я позабыл. Быть может, будет лучше, если все, что близко мне с давних пор, напомнит о нем. Нужно вернуться в Нормандию и просто пойти к морю. Нет, лучше я пойду лесными тропинками, откуда время от времени видишь море и где в дыхании ветра чувствуется запах соли, смешанный с запахом влажных листьев и молока. Вопросов я задавать не буду. И ветер, и запах соли, и влажные листья великодушны к ребенку, которого знают со дня рождения; они сами вновь обучат его тому, что он забыл. Я буду идти по тропинке, обсаженной боярышником, — по тропинке, когда-то хорошо мне знакомой, я буду идти охваченный нежностью, опасаясь, что в порыве живой изгороди вдруг увижу незримую и пребывающую здесь подругу, безумную, вечно стонущую, престарелую печальную королеву — море. Вдруг увижу ее. Это случится в один из тех дремлющих под ослепительным солнцем дней, когда оно отражает бледно-синее небо. Паруса, белые как бабочки, будут держаться на неподвижной воде, словно в истоме от жары. А быть может, море будет бурным, желтым на солнце, как безмерное поле жидкой грязи, взрытое холмами, которые на таком далеком расстоянии будут казаться неподвижными, увенчанными сверкающим снегом.
XXVIII. Паруса в порту
В порту, узком и длинном, как водяное шоссе, замкнутом между невысокими набережными, сверкающими вечерними огнями, прохожие останавливались, чтобы посмотреть, словно на приехавших знатных иностранцев, на собравшиеся в нем суда. Безразличные к любопытству толпы, они хранили в сырой гостинице, где остановились на одну ночь, свою скрытую силу. Прочность форштевня говорила о предстоящих им странствиях столь же, сколь и повреждения его — о трудностях, уже испытанных на этих скользких дорогах, древних как мир и новых, как тот след, что их бороздит. Хрупкие и устойчивые, они с грустной гордостью смотрели в сторону океана, над которым они властвуют и в котором словно потеряны. Изумительная и мудрая сложность их снастей отражалась в воде, как точный и предусмотрительный ум, который погружается в неверную судьбу, что рано или поздно сломит его. Они так недавно ушли от жизни страшной и прекрасной, в которой завтра опять погрузятся, парусина была еще помята от ветра, вздувавшего их, их бушприт косо наклонился над водой, как наклонялось еще вчера все судно, и весь их корпус, от носа до кормы, еще хранил, казалось, таинственную и гибкую грацию струи, оставленной ими за собой.
Конец ревности
I
«Дай нам радость, просим мы этого или не просим, и отврати от нас страдания хотя бы мы их у тебя и просили». — Эта молитва мне кажется прекрасной и надежной. Если ты находишь, что нужно что-то в ней изменить, скажи прямо.
—
Она хотела закрыть за Оноре дверь своей комнаты, но он сказал: «Шею!» — и она тотчас же подставила свою шею с покорностью, с такой преувеличенной поспешностью, что он расхохотался:
— Нравится тебе это или нет, а твоя шея и мои губы, твои уши и мои усы, твои и мои руки связаны своеобразной дружбой. Я уверен — если бы мы даже друг друга и не любили, она бы все-таки не прервалась, точно так же, как дружба между горничной моей кузины Поль и моим лакеем. Несмотря на то, что мы с кузиной в ссоре, я не могу ему запретить ходить каждый вечер беседовать с ее горничной. Мои губы, по собственной воле и без моего на то согласия, устремляются к твоей шее.
Разделял их один шаг. Их взгляды вдруг встретились; каждый из них попытался внушить мысль о своей любви. Она стояла так с минуту, потом упала на стул, задыхаясь, словно после долгой ходьбы. И почти одновременно они восторженно произнесли:
— Любовь моя!
Она повторила угрюмым и печальным тоном, покачивая головой:
— Да, любовь моя!
Она знала, что он не устоит против этого легкого движения головы. Он бросился к ней, стал ее целовать и медленно сказал: «Злая!» — с такой нежностью, что глаза ее наполнились слезами.
Пробило половину восьмого. Он ушел.
Возвращаясь домой, Оноре повторял про себя: «Моя мать, мой брат, моя родина, — он остановился — да, моя родина, моя раковинка, мое деревце!» И он не мог удержаться от смеха, произнося эти слова, введенные ими в свой обиход, — эти слова, которые могут казаться пустыми, но для них столь значительные. Полагаясь, не раздумывая, на изобретательный и плодовитый гений своей любви, они скоро убедились, что получили от него в удел своеобразный, свой собственный язык, как народ, который получает оружие, игры, законы.
Пока он одевался, чтобы идти обедать, мысль его словно повисла на том моменте, когда он вновь ее увидит, как гимнаст, уже мысленно касающийся трапеции, к которой летит, или как музыкальная фраза, которая как будто настигает аккорд. Так и Оноре, уже в течение года, с раннего утра спешил дожить до часа, когда ее увидит.
И дни его, в сущности, состояли не из двенадцати или четырнадцати часов, а из четырех-пяти получасов, из ожидания их или воспоминания о них.
Оноре только что явился к принцессе д'Алериувр, когда вошла г-жа Сон. Она поздоровалась с хозяйкой дома, некоторыми гостями и Оноре. Если бы их связь была известна, можно было бы подумать, что они пришли вместе и что она под дверью выждала несколько минут, чтобы не входить одновременно. Но они могли бы не видеться два дня (чего в течение года ни разу с ними не случалось) и все-таки не испытывать того радостного удивления встречи, которое лежит в основе всякого дружеского приветствия, ибо они не в силах были прожить и пяти минут, не думая друг о друге, и для них не могло быть встречи, по той простой причине, что они, в сущности, никогда не расставались.
За столом, когда они обращались друг к другу, их манера разговаривать была какой-то торжественной — необычайной для любовников. Они являлись словно богами, которые, согласно легенде, жили преображенными среди людей, или двумя ангелами, братская непринужденность которых вызывает радость, но не умаляет взаимного уважения, внушаемого загадочностью их происхождения. Воздух насыщался не только запахом ирисов и роз, томно царивших на столе, но и ароматом той нежности, которая исходила от Оноре и Франсуазы. В иные моменты сладость этого аромата была острей, чем обычно, той остротой, какую природой не дано им было сдерживать, как не дано было этого горячему от солнца
