— И отца его знаете?
— Да, он работал провизором в Веприке.
— Там, где ваш отец был фельдшером?
— Да.
На этом беседа закончилась. Больше вопросов у товарища не оказалось. И слава богу. Мог бы ведь спросить ещё и о матери. Тогда пришлось бы сказать, Мария Михайловна — дочь помещика из полтавского села Кибинцы. Но попробуй доказать, что её отец, Михаил Никифорович Осипов, мало что сохранил в себе дворянского. Он настолько обеднел, что ещё до революции сам крестьянствовал, имея совсем небольшой земельный надел и всего лишь несколько лошадей.
Мог бы Николай рассказать о семейном предании как в доме Осиповых во времена былые гостил сам Николай Васильевич Гоголь. И будто бы очень заинтересовался историей тяжбы прадеда Николая — Никифора Осипова с соседним помещиком Пищи-Мухой. Дед Михаил Никифорович утверждал, что в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» отразились подлинные перипетии этой фамильной тяжбы. Николаю это казалось очень интересным. Но товарищ в полувоенном костюме мог отнестись к фамильному преданию совсем иначе. А положение и без того незавидное. Видно, его социальное происхождение внушает сильные подозрения.
Он много и мучительно раздумывал о том, что делать. Думал даже о том, не оставить ли институт и не вернуться ли в родной Веприк. Но потом решил написать обо всём Александру Аркадьевичу Полоцкму. Письмо получилось длинное, сумбурное, полное обид и жалоб неизвестно на что и на кого. Было в нём что- то насчёт тупого бюрократизма, нетерпимости и даже сентенции философского толка вроде того, что «мы отрицаем значение благородного происхождения, а исповедуем веру в пролетарское происхождение, не менее реакционную и вредную».
Александр Аркадьевич, как ни странно, ответил. Правда, коротко, всего на полстранички. Написал, что сделает всё необходимое и возможное, ибо верит в его незаурядные инженерные способности. А искать среди молодёжи людей одарённых и направлять их на учёбу в лучшие учебные заведения страны он считает первейшим долгом каждого работника народного образования, каждого большевика, если он всерьёз озабочен будушим социализма. «Только в этом случае страна будет иметь необходимые кадры талантливых инженеров и учёных…»
…Вспоминая эти события, Духов подумал о том, что пожалуй, нет на свете человека, который сыграл бы такую заметную роль в его судьбе, как Александр Аркадьевич. Он помог решительно и до конца в главном — пробиться на дорогу, ведущую навстречу призванию. А ведь они, в сущности, были мало знакомы. Когда-то рабфаковец Духов, робея, пришёл на квартиру замнаркома на Пушкинской, не зная, какой его ждёт приём. Александр Аркадьевич несколько лет работал в советских учреждениях за границей, теперь был заместителем у самого Скрыпника. Достигая высокого положения, люди часто меняются, и не всегда в лучшую сторону… Но опасения оказались напрасными. Александр Аркадьевич и его супруга приняли земляка приветливо. Помог и случай: у Полоцких как раз начал «барахлить» привезённый из-за границы радиоприёмник знаменитой фирмы «Телефункен». Рабфаковец попросил разрешения посмотреть аппарат, быстро разобрался в схеме, и в квартире снова зазвучали голоса Москвы, Берлина, Парижа…
Вот тогда-то Александр Аркадьевич, порасспросив Николая о планах, и сказал решительно, что ему лучше стать не землемером, а инженером. И всё сделал, чтобы открыть ему дорогу в знаменитый ЛПИ.
А он, Духов? Проявил, как водится, обычную «расейскую» неблагодарность. Слышал ведь от отца, что в последние годы у Александра Аркадьевича не всё благополучно. После ухода наркома Скрыпника пришлось уйти и ему… Работал, по слухам, то ли директором небольшой средней школы, то ли ФЗУ. Живёт, вероятно, там же, на Пушкинской. Вот кого просто необходимо навестить! А поклон геодезическому институту — после. Рано ещё впадать в старческую сентиментальность и пускать слезу на пепелищах юности!
На втором этаже знакомая квартира была закрыта, звонок не работал. На высокой массивной двери — слой пыли, почтовый ящик открыт. Почему-то стало тревожно на душе.
Этажом выше жил знакомый и даже, кажется, какой-то родственник Полоцких. Как его? Да, Марк Тарасович Шевченко. Запомнился своим отчеством и фамилией. Вроде бы даже имел какое-то отношение к потомкам великого кобзаря.
Открыл дверь сам Марк Тарасович. Всё такой же представительный, с красивым и несколько даже надменным лицом восточного типа.
— Здравствуйте, Марк Тарасович. Вы меня узнаёте? Я Духов, Николай Леонидович.
Увы, Марк Тарасович, кажется, запамятовал — смотрит отчуждённо, настороженно.
— Мы встречались с вами у Александра Аркадьевича. Правда, это было много лет назад…
Нет, не вспоминает, забыл его Марк Тарасович. Потом почему-то испуганно оглянулся по сторонам, попятился к двери.
— Мы встречались у Полоцких, — успокаивающе улыбаясь, сказал Николай Леонидович. — Я, собственно, зашёл навестить Александра Аркадьевича, но в квартире никого нет. Вы не подскажете, где он может быть?
Да, с этим Шевченко что-то явно не в порядке. Только глаза таращит. Может быть, выпадение памяти? Бывает.
— И Розу Борисовну не помните? — удивлённо сказал Николай Леонидович. — Вы же её родственник, кажется, двоюродный брат.
И тут Марк Тарасович обрёл наконец дар речи.
— Вы что-то путаете, молодой человек, — надменно, но почему-то шёпотом сказал он. — Я с Полоцкими не знаком и никогда у них не бывал, — громче и ещё надменнее продолжал он. — Ничего о них не знаю и не желаю знать. О Розе Борисовне впервые слышу. А вас, извините, впервые вижу!
И захлопнул дверь. Но прежде чем он успел скрыться за дверью, Николай Леонидович ясно увидел — узнал его Марк Тарасович, вспомнил. В глазах что-то вспыхнуло, какой-то огонёк узнавания мелькнул. Но взгляд блудливо скользнул в сторону. Эх, Марк Тарасович, Марк Тарасович. А ещё Шевченко!..
14. Соратник
Дизель В-2 понравился. Духову. Монолитный, из серебристого алюминиевого сплава. Двенадцать цилиндров расположены в два ряда под углом наподобие латинской буквы V. В развале между блоками — такой же серебристый топливный насос с паутиной медных трубок к форсункам. Всё аккуратно подогнано, двигатель выглядит внушительно, красиво. А красивый внешний вид — почти всегда признак хорошей конструкции. В мире вещей красота подвластна человеку, целиком дело его ума и рук.
Главный конструктор дизельного завода Грашутин, похожий в своей потёртой синей куртке на простого рабочего, принял Духова доброжелательно. Но сразу же твёрдо сказал:
— Ничего не могу вам обещать. Двигатель — в процессе доработки. А главное — принадлежит он авиаторам, делался по их заказу для самолётов. Поэтому, как видите, много алюминия, старались любыми путями уменьшить вес. Есть и другие особенности.
— Танкам лишний вес тоже не нужен. Побольше останется на броню. Как двигатель в смысле надёжности?
— Пока неважно. Но для вас, насколько я понимаю, не надёжность — главная проблема. Повторяю — двигатель авиационный. Хозяева у него авиаторы.
— Но Кошкин поставил его на БТ-7. И, говорят, ставит на свой новый танк.
— Вы знакомы с Кошкиным?
— Учились вместе в Ленинградском политехническом.
— Ах вот оно что! Ну тогда я советую вам повидаться с Михаилом Ильичей. Он поделится опытом, подскажет, как надо действовать. Общими усилиями, может быть, и удастся заполучить этот дизель для танков. С нашей стороны возражений не будет, но в этом деле последнее слово не за нами, а за заказчиком.
