Конечно, в том, что Кузьма Коровников оттащил его тогда от горящего танка в безопасное место, а потом доставил в госпиталь, не было ничего особенного. Так, безусловно, должен был поступить каждый, но такое не забывается и очень сближает даже совсем разных людей. Друзьями они не были, но орден на груди Коровникова — за спасение жизни командира, то есть его, Сурина, и это связывало его с Кузьмой. В свои прежние приезды к испытателям Сурин иногда бывал у Коровникова дома, знал его жену Люсю и пятилетних близнецов — Альберта и Эдуарда, которых называл принцами. То, что Кузьма Коровников вошёл в группу испытателей танков А-20 и Т-32, обрадовало Сурина всё по той же причине — умелым, знающим и надёжным человеком был бывший механик-водитель экипажа его танка.

Возглавлял группу испытателей ведущий инженер (здесь его называли «ответственный исполнитель») капитан Хмельницкий — высокий бритоголовый человек. С Суриным он держался сухо- официально, как-то сказал: «Вы сделали своё дело, не мешайте нам делать своё» — и ревниво следил за тем, чтобы «представитель центра» не вмешивался в ход испытаний.

В первые дни провели, так называемые, специальные испытания. Сначала в лаборатории бокса взвесили танки на огромных весах-платформе. Т-32 сразу же вырвался вперёд: масса почти та же, а броня в полтора раза толще. Потом, поочерёдно наезжая катками на лагометр, определили распределение нагрузки по опорным каткам. Неожиданностей не было: у Т-32 на два катка больше, а поэтому и нагрузка на каждый из них меньше. По булыжному шоссе сделали заезды для определения максимальной скорости. На Т-32 Трушкин «выжал» ровно пятьдесят пять километров в час. У А-20 на гусеницах скорость оказалась ниже, но на колёсах перевалила за семьдесят. Зато выявилось нечто неожиданное: средняя скорость движения у обеих машин по шоссе — практически одинакова. Определили время разгона до наибольшей скорости и расход топлива — показатели одинаковые. На невысоком холме обе машины дружно преодолели крутой подъём и благополучно прошли по склону с опасным бортовым креном.

— Интересно получается, — сказал Сурин. — Машины разные, а показатели одинаковые. Комиссия будет удивлена и разочарована.

— Вывод преждевременный, — сухо ответил Хмельницкий. — Посмотрим, товарищ майор, что покажут ходовые испытания.

Начались ходовые испытания. Ранним утром, когда кое-где в низинах ещё плавал холодный туман, машины покинули парк. Первым шёл Т-32, в котором, высунувшись по пояс из командирского люка, стоял сам Хмельницкий. Сурин устроился на месте заряжающего в А-20 рядом с Коровниковым.

Дорога через небольшое поле привела к речке, на которой не было даже намёка на мост, Машины, не останавливаясь, натужно ревя двигателями, с трудом преодолели брод и вылезли на развороченный и довольно крутой берег. Нечего было и думать, что А-20 смог бы пройти здесь на колёсах,

После ручья, видимо, и началась испытательная трасса — танки углубились в лес и пошли по таким ухаба и колдобинам, которые раньше Сурину просто не доводилось видеть. Они следовали друг за другом без промежутков. Машина спускалась вниз, взбиралась на гребень и снова скатывалась в яму. Сквозь рёв двигателей Сурин, содрогаясь, слышал глухие удары балансиров в ограничители. Эти удары молотом отдавались в голове. Чтобы ненароком не прикусить язык, приходилось крепко сжимать челюсти. Заметив его состояние, Кузьма крикнул:

— Держитесь крепче, товарищ майор. Скоро трасса начнётся!

«Так она ещё не начиналась!»

И действительно, вскоре после какого-то развороченного оврага дорога стала ещё хуже. Ухабы и колдобины остались, но к ним прибавились искусственные сооружения: стенка из поваленных деревьев, возвышение, укреплённое камнями, с которого танк сползал, ударяясь носом. Прямо на пути машин торчали пни, скрежетавшие по днищу, то и дело попадались глубокие овраги, преодолеваемые натужно, из последних сил. Но вот впереди посветлело, деревья как бы расступились, и Сурин с радостью увидел низкие кирпичные строения парка. Значит, по этим лесным буеракам они сделали кольцо.

— Сколько километров? — спросил Сурин.

— Пять, — улыбаясь, ответил Коровников.

«Только пять! Выходит, в день надо делать не меньше двух десятков таких кругов…»

Подошёл Хмельницкий, внимательно осмотрел ходовую часть.

— Ну и трасса, — сказал ему Сурин. — Боюсь, поломаем машины.

— Безусловно поломаем, — спокойно ответил капитан. — Для того и испытываем.

— Думаю, что задача испытаний всё-таки не в этом, — осторожно заметил Сурин. — Нам надо сравнить машины. А поломанные — все они одинаковы.

— Поломаем их здесь, — капитан кивнул на трассу, — не будут ломаться в войсках. А сравнивать да выбирать — не наше дело. Мы не на толкучем рынке.

— Но выбрать всё же придётся. Из двух — одну, — напомнил Сурин.

— Это дело комиссии. Наше дело — сказать, на что каждая из них способна. Что может делать, а чего не может. И точка.

Капитан многозначительно посмотрел на Сурина и, круто повернувшись, пошёл к первому танку.

Майор молча пожал плечами. Непростой мужик этот Хмельницкий. Уверен, очевидно, что знает всё, что необходимо знать, а чего не знает — пустяки, не стоящие внимания. Убедить такого в чём-то, в чём он сам не убеждён, трудно, переубедить — невозможно. Ну что ж, вероятно, таким и должен быть настоящий бывалый испытатель.

…Ко всему привыкает человек. Примерно на десятом круге Сурин притерпелся, приспособился. Машины выдерживали, шли вперёд. Трасса уже не казалась такой ужасной. Он стал даже кое-что замечать по сторонам: могучие ели, возносившие к небу острые вершины, берёзы в золотых шапках увядающей листвы, зелёные, ещё не поблекшие полянки, удивительно светлые в золотых лучах неяркого солнца. Когда проезжали мимо одной, ахнул: на полянке щипал траву лосёнок. Рядом за кустом виднелась настороженно приподнятая рогатая голова лосихи.

— Во какие здесь звери! — восхищённо крикнул Кузьма. — Даже танков не боятся. Эх, ружьё бы…

Хмельницкий тоже, кажется, заметил лосей. Повернув голову, он смотрел в ту же сторону. Танки продолжали движение по трассе…