В салоне самолёта большинство пассажиров почему-то сразу же впали в дремоту. Сурин по ночам спал хорошо и днём никогда не чувствовал потребности «добирать». Он решил по обыкновению поразмышлять под гул моторов о чём-нибудь приятном. Сначала, правда, мелькнула мысль об Особом заводе: что это у них там стряслось, что за проект какого-то «своего» танка? Но, поморщившись, Сурин лёгким усилием воли отогнал её. Тем более, что необходимой информации для раздумий по этому поводу нет. Гадать же на кофейной гуще — только бесплодно утомлять мозг. Приедет на место — выяснит, разберётся, что к чему. А пока он окунулся в столь приятное русло лёгких размышлений, на этот раз о поэзии…

Майор баловался стишками. Случалось, по просьбе редактора стенной газеты кропал вирши к праздничным датам, подписывая их псевдонимом Танкист. Это были по большей части стихи о танкистах и славных танковых войсках. Но были у него творения и совсем в другом духе — лирические, о которых мало кто знал. По редакциям он их не рассылал, понимая, что профессионалов ими не удивишь. Но ему самому они были дороги как память о событиях и впечатлениях незабываемых дней.

Испания… Ноябрьский ветер на улицах Мадрида. Фашисты в предместьях города. Правительство Ларго Кабальеро отбыло в Валенсию. На стенах полупустых домов воззвания Коммунистической партии Испании: «Все на защиту Мадрида!» Баррикады. Запись добровольцев. Именно тогда родился знаменитый клич: «Но Пассаран!». Видимо, не случайно именно 7 ноября, в годовщину Великого Октября, мятежники начали штурм города. Четырьмя колоннами (поговаривали, что пятая — в самом городе). Их встретили отряды Народного фронта, бойцы-интернационалисты бригад Клеберна и Лукача. Танкисты Поля Армана и Семёна Кривошеина сражались в парке Каса-дель-Кампо.

Ценой огромных потерь фашистам удалось занять большую часть парка. Но на берегах речки с красивым названием Мансанарес они были остановлены. Дальше не прошли.

А потом была Гвадалахара… Итальянский экспедиционный корпус с северо-востока двинулся на город вдоль железной дороги Сарагоса — Мадрид. Казалось, ничто его не остановит.

Остановили. Разгромили моторизованную дивизию «Литторио». Ударная группировка под командованием Лукача ворвалась в Бриуэгу. На окраине Бриуэги цвели апельсиновые рощи, на холмах зеленели виноградники. А на дорогах горели брошенные броневики и «фиаты», с поднятыми руками толпами двигались не успевшие убежать вояки Муссолини. Разгром завершила ревевшая в синем небе авиация…

Под Гвадалахарой взошла звезда командира танковой бригады Салова. В прямом и переносном смысле. Звезда Героя Советского Союза на его груди — за Гвадалахару.

А потом был знойный июль под Брунете. Здесь уже республиканцы пошли в наступление. Операция была задумана широко — главный удар на Брунете, вспомогательный — в направлении Навалькарнеро. Задача — окружить и разгромить угрожавший городу с северо-запада корпус мятежников «Мадрид».

Наступление началось в ночь на 6 июля. Никогда Сурин не видел такого звёздного неба. От края до края высокого неба полыхали белые сполохи.

Оборона мятежников была прорвана, к исходу дня танки республиканцев ворвались в Брунете. Но на опалённых солнцем холмах за городом их остановили пушки. Крупповские пушки, небольшие, калибром тридцать семь миллиметров. Они били бронебойными снарядами из зарослей кустарника. Откуда их подтянули и почему о них ничего не было известно? Лёгкие, расчёт всего три человека. Пока такую пушку заметишь, удар — и танк горит… Один… другой… третий. И старший лейтенант Иван Сурин, раненный осколком в плечо, едва успел выскочить из своей вспыхнувшей, как свеча, бетушки.

Любопытно было бы прочитать эти стихи Салову. Не любит комкор вспоминать про Брунете. Гвадалахара — другое дело. А Брунете — нет. Хотя в общем-то результат был неплохой — мадридский корпус потрепали изрядно, сорвали франкистские планы наступления на юге в Эстремадуре. Салов получил орден. Но разгрома, как под Гвадалахарой, не учинили. Противотанковая артиллерия, чёрт бы её побрал! Да к тому же и кое-какие просчёты — наступали в одном эшелоне, без резерва. Прорвались в Брунете, а кулака, чтобы дать наотмашь и развить успех, не оказалось. А потом — контрудар мятежников. Пришлось отступить на исходные и перейти к обороне. Эх, Брунете, Брунете… Сурин, скосив глаза, посмотрел на скромно, но заметно поблёскивавший на груди орден Красного Знамени — напоминание о крови, пролитой