— Сейчас еще сильнее, — сказала она. — Так, как сейчас, еще никогда не было. — Потом она спросила, понизив голос: — Хочешь меня? Возьми меня — и покончим с этим.
— Значит, вот чего тебе хочется — покончить с этим?
— Не знаю. Я хочу, чтобы ты взял меня.
— Этого и я хочу.
— Тогда уведи меня куда-нибудь и возьми меня.
IV
Мужчина сел на велосипед и посадил ее на раму. Они поехали в сторону площади Кавура.
— Куда ты меня везешь?
— Туда, где я ночую.
— Это далеко?
— В конце Симплонского проспекта.
Она чувствовала его у себя за плечом и даже отклонилась назад, чтобы быть еще ближе к нему.
— Что такое? — спросил он.
— Я думала…
— О чем думала?
— Эта зима, все остальные зимы… Все то время, что мы с тобой.
— А разве это время не с нами? Ведь оно не прошло для нас даром.
Под полями ее шляпы, над воротником шубы были ее волосы. Он прикусил их зубами. Они миновали уже виа Понтаччо и ехали вдоль Парка, на земле сияла зимняя белизна, оттеняемая унылым одиночеством голых стволов.
— Какая зима! — воскликнул он.
— Она действительно такая, как о ней говорят?
— Да, — ответил он. — С девятьсот восьмого года.
— С того дня, когда я родилась?
— С той зимы, когда ты родилась.
— Откуда ты знаешь, когда я родилась?
— А разве не ты сама сказала мне? Ты сама сказала мне, когда родилась.
— Я жалею, что тебе сказала.
— Не надо жалеть. Почему ты должна об этом жалеть?
— Потому что я себя сегодня чувствую такой.
— А когда сказала, ты чувствовала себя иначе?
— Совсем иначе. Мне было приятно, что я старше тебя.
— Я люблю тебя и за то, что ты старше меня.
— А мне сегодня хочется быть моложе тебя.
— А разве ты не моложе меня? Ты и моложе меня.
— Мне хотелось бы, чтоб я была моложе лет на десять.
— Да разве это не так? Ты еще намного моложе. Ты совсем девочка.
— Мне хотелось бы, чтобы ты был намного старше меня.
— А я и так старше. Намного старше. Я гожусь тебе в отцы и даже в дедушки.
— Ты ни на один день не старше, чем на самом деле.
— Я старше на сто лет.
— Нет, — сказала она.
— Почему? — спросил он. — Я видел зиму, когда ты родилась.
— Нет, — сказала она. — Это ты родился ради меня.
— Но я видел зиму, когда ты родилась!
— Ты родился, потому что я так хотела. Я родилась и сразу захотела, чтобы ты был. Мне не хотелось, чтобы я была на свете, а тебя не было.
— Ты — моя мама, — сказал он.
— А теперь давай побыстрее, — сказала она.
— Ладно, Берта, — сказал он.
V
Она обернулась к нему — в первый раз с тех пор, как села на раму. Она обернулась и посмотрела на него.
— Ты можешь называть меня Бертой?
— Ах, Берта! А почему мне не называть тебя так? Ведь ты — Берта.
— А ты? — спросила Берта. — Ты кто?
— Разве ты уже позабыла, кто я?
— Как тебя теперь зовут?
— Как раньше. У меня то же имя и та же фамилия.
— А как тебя теперь называют твои товарищи?
— У меня теперь нет настоящего имени.
— Скажи же мне, как они тебя называют.
— Эн-2.
— Эн-2? Я не могу называть тебя Эн-2.
— Я же говорил тебе, что у меня теперь нет настоящего имени.
— Но раньше-то оно у тебя было!
— Раньше я занимался другим делом.
— А почему ты поменял его?
— Тебе бы хотелось, чтобы у меня была прежняя работа?
— Я боюсь твоей новой работы. Возле тебя снова призрак…
— Призрак?
— Да, тот, что в нашем доме. Это платье, которое висит у двери…
VI
Тут Эн-2 затормозил, проехавшись ногой по тротуару, и остановился.
— Слезай, — сказал он.
— Что случилось? — спросила Берта. — Уже приехали?
— Нет, не приехали, — ответил Эн-2.
Она все еще сидела на раме, а он глядел вперед поверх ее головы. Потом она тоже взглянула вперед, увидела, как блестит зимнее небо между двумя нескончаемыми рядами голых деревьев, увидела, что в этом ослепительном свете метрах в двухстах от них неподвижно стоит грузовик и стекло его сверкает на солнце, а поперек улицы неподвижно стоят люди в черном, и палки у них в руках тоже сверкают.
— Облава, — сказал Эн-2.
Берта соскочила на землю.
— Садись обратно, — велел Эн-2.
Люди в черном стали приближаться вдоль обоих рядов толстых деревьев, они опустили к земле концы своих странных блестящих палок. Берта поняла, что это не палки, а винтовки. И увидела, что посреди
