Ощущая покалывание во всем теле, я ждала, когда они снова запорхают на моем животе. Как бы не так! Обе мои груди взметнулись вверх и врезали ему уже по полной программе.
У меня ушел час на то, чтобы откачать его. После того, как я привела его в сознание, он велел мне убираться вон! Вон — вместе с моей противоестественной оснасткой! Я взяла сумочку и пальто, бросила на него последний взгляд — он все еще лежал на полу возле дивана, — и вышла из квартиры.
В лифте мои груди ударили человека, курившего сигару. Он закашлялся, задохнулся и назвал меня «неженственной». Какая-то женщина сказала мне, что я поступила правильно.
Придя домой, я сняла одежду и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные груди! Колышащиеся. Качество — хоть на журнальный разворот. Тяжелые, как налитые водой воздушные шары. Плотные, как пресс-папье. Будет жалко расстаться с ними. Я вздохнула, и они закачались. «Ну что ж, ребятишки, больше вам не будет упражнений», — подумала я. Мне придется сказать им «прощай». Я не могла позволить, чтобы мои груди стали Угрозой для Человечества. Лучше я буду благородной и пострадаю за всех. Я приняла душ и легла спать.
Этой ночью мне снились дикие сны. Что-то гналось за мной, а я гналась за чем-то еще. Я подумала, что, может быть, я гоняюсь сама за собой, и эта мысль испугала меня до безумия. Я все время пыталась проснуться, но безуспешно. Когда наконец утром я проснулась, изможденная и вся в поту, то обнаружила, что простыня обвилась вокруг моих ног, а мой телесно-розовый тренажер лежит рядом со мной в кровати. Мои плечи болели так, как это обычно бывало после хорошей тренировки.
Потом, на работе, груди помешали мне печатать. Улучив момент, когда я отвлеклась от пишущей машинки, чтобы взглянуть на свой стенографический блокнот, они просунулись между моих рук, монополизировав клавиши и доведя мой «Селектрик» до безумия. Проведя час в попытках совладать с ними, я наконец сказала боссу, что у меня ужасно болит голова. Он не хотел отпускать меня домой.
— Мэй Джун, вы так украшаете наш офис в последние дни, — сказал он. — Может быть, вы присядете здесь где-нибудь и просто посидите, выглядя хорошенькой и страдающей? Все больше и больше моих клиентов отмечают, насколько вы украшаете интерьер. Если эта трескотня утруждает вашу хорошенькую головку — что же, я попрошу Глэдис взять вашу работу и свою, и пойти печатать в туалет.
— Благодарю вас, сэр, — сказала я. Я вышла в приемную и села подальше от всех предметов, которые мои груди могли перевернуть. Глэдис посылала мне злобные взгляды, плоскогрудо сгибаясь над своей «ай-би-эмкой» ранней модели и работая вдвое быстрее обычного.
Какое-то время я была счастлива уже тем, что можно просто отдыхать. После всех этих ночных упражнений я чувствовала ужасную усталость. Стул был неудобным, но моему телу было все равно. Потом я начала чувствовать себя мерзавкой. Я посмотрела на Глэдис. У нее были неопрятные волосы, вечно выбивавшиеся из-под заколок и падавшие на лицо. Она коротко стригла ногти и никогда не полировала их, она небрежно одевалась, и судя по всему, ей было на это наплевать. Она напомнила мне то, как я сама выглядела двумя месяцами раньше, до того как мужчины начали интересоваться мной и давать мне советы о том, что мне носить и что делать со своими волосами. Мы с Глэдис больше не ходили в кафе вдвоем. Теперь я обычно обедала с клиентами босса.
— Почему бы тебе тоже не сказать боссу, что у тебя болит голова? — спросила я. — Здесь нет ничего, что не могло бы подождать до завтра.
— Глупая ты, он же меня уволит! Я ведь не могу потрясти перед его носом своими женскими прелестями, как ты. Мэй Джун, ты обманщица.
— Я не хотела никого обманывать, — сказала я. — Я ничего не могу с этим поделать. — Я посмотрела ей в лицо, чтобы понять, помнит ли она, как мы обычно разговаривали за ленчем. — Глэдис, взгляни-ка сюда. — Я вернулась к своей машинке и стащила чехол. Не успела я вставить бумагу, как мои груди выскочили вперед и приземлились на клавиатуре. Я выпрямилась, отклонившись подальше назад; потом попыталась напечатать дату в верхнем правом углу страницы.
Я как раз открыла рот, чтобы подробно рассказать ей об оскорблении, которое получила Вильма, и о Шарлотте Атлас, когда мои груди вдруг напряглись. Я обнаружила, что откинулась назад, чтобы выставить себя в наиболее выгодном виде. Один из клиентов босса вошел в комнату.
— Мэй Джун, моя нимфочка! — произнес этот парень. Его звали Берл Уивер; я уже как-то раз обедала с ним. Он мне вроде как нравился.
Глэдис дотронулась до интеркома.
— Сэр, к вам мистер Уивер.
— О, Глэдис, — сказал Берл, который был одним из немногих, кто выучил и ее имя, а не только мое. — Зачем так все портить? Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы заниматься делами.
— Берл? — спросил голос босса по интеркому. — Что ему нужно?
Берл подошел к моему столу и нажал кнопку.
— Отис, я хочу занять у тебя секретаршу на этот вечер. Есть возражения?
— Что ты, что ты, Берл, никаких!..
Берл у нас один из самых крупных клиентов. Мы производим пластмассу для грампластинок, которые выпускает его компания.
— Мэй Джун, будь там с Берлом поприветливее!
Берл нажал для меня кнопку интеркома. Я наклонилась к микрофону настолько близко, насколько смогла достать:
— Хорошо, сэр!
Я поднялась с места, ощущая жуткий мандраж. Моя предыдущая встреча с Берлом зашла еще дальше, чем моя вчерашняя встреча с Максвеллом. И вот теперь, когда мои груди претендуют на независимость от моего тела — как я могу быть уверенной, что обойдусь с Берлом приветливо? Что, если из-за меня компания потеряет своего лучшего клиента?
С грудями, выпяченными впереди меня, словно собаки, напавшие на след, я вышла вслед за Берлом из офиса, улучив момент, когда я закрывала за собой дверь, чтобы бросить Глэдис скорбный взгляд. Она ответила мне страдальческим кивком.
«По крайней мере, здесь есть хоть кто-то, кто на моей стороне», — думала я, заходя вместе с Берлом в лифт. Я попыталась скрестить руки на груди, но груди отпихнули мои руки прочь. Знакомое чувство беспомощности, памятное мне по тем временам, когда я еще не заказала эту брошюру, нахлынуло на меня. Разве что теперь я больше не чувствовала, что моя судьба лежит на коленях богов. Нет — моя судьба находилась в руках у моих грудей, а они, судя по всему, были решительно настроены выбросить ее на помойку.
Берл подождал, пока лифт не окажется между этажами, и нажал на «стоп».
— Смотри, Мэй Джун — вот мы здесь подвешены в пространстве, — сказал он. — Как ты думаешь, удастся нам встряхнуть этот гроб так, чтобы он свалился вниз? Хочешь попробовать? Как ты думаешь, мы хоть заметим, когда он ударится о дно?
С каждой фразой он подвигался ко мне все ближе, пока в конце концов не оказалось, что он расстегивает молнию на спине моего платья.
Я улыбалась Берлу и думала о том, что сейчас произойдет. Я чувствовала себя заинтересованным зрителем на спортивном состязании. Берл стянул с меня платье до пояса.
— Ты сегодня отлично выглядишь, Мэй Джун, — сказал он, осматривая меня спереди, а затем переводя взгляд на мои губы. Мои груди вежливо качнулись в ответ, и он снова посмотрел на них. — Выглядит так, словно у тебя внутри маленькие машинки радости, — произнес он, мягко расстегивая мой бюстгальтер.
«Машинки дурости, — подумала я. — Шоковый аппарат».
— Я ведь тебе нравлюсь, правда, Мэй Джун? Я могу быть очень хорошим, — он погладил меня.
— Конечно, ты мне нравишься, Берл.
— Ты не хотела бы работать у меня? Ты мне очень нравишься, Мэй Джун. Я бы хотел посадить тебя в симпатичную маленькую комнатку на самом верхнем этаже очень высокого здания, с лифтом. — Говоря, он мял меня, как котенка. — С лифтом-экспрессом. Он бы останавливался только на твоем этаже и внизу. И мы могли бы запирать его изнутри. Мы могли бы кататься на нем. Вверх — вниз, вверх — вниз. Черт побери, мы могли бы поставить в нем двуспальную кровать! Тебе ведь это понравилось бы, правда, Мэй Джун?
