Во время второго действия, сразу за тем, как публика вернулась после антракта в зал, фойе вперевалочку пересек добродушный генеральный директор театра Ральф Розен, шепотом сообщивший нам новость: у знакомого его знакомого есть знакомый, который «встречается» с одной своей знакомой, работающей в «Нью-Йорк таймс», так эта знакомая видела сигнальный экземпляр рецензии Фрэнка Рича. Рецензия хорошая. Не просто хорошая – восторженная. И Ральф торжественно пожал нам руки. Он был самым тихоголосым, почтенным и скрупулезно державшимся фактов человеком, какого я встретил в Америке. Если Ральф что-то сказал, значит, так оно и есть – и никак иначе.

Ко времени, когда мы собрались на верхнем этаже театра, чтобы отпраздновать премьеру, у Ричарда уже был в руках номер газеты, а в глазах его стояли слезы.

Позже в том же году «Я и моя девочка» был номинирован на премию «Тони» – Антуанетты Пери – по тринадцати категориям. По десяти мы проиграли, однако Роберт и Мэриэнн получили по премии как лучшие актеры мюзикла, а третья премия, и это самое, быть может, приятное, досталась Джиллиан Грегори – за лучшую хореографию. Полагаю, она и по сей день не знает, как ловко спас ее Ричард от бессмысленного и несправедливого увольнения.

Я возвратился в Англию, оставаясь все еще потрясенным моей удачей. «Я и моя девочка» шел в Вест- Энде и на Бродвее, ставился в Токио, Будапеште, Австралии, Мексике – другие места я теперь забыл. На Бродвее ему предстояло продержаться три с половиной года, в Вест-Энде – шесть. Тем временем пора было подумать о «Фрае и Лори», о новом сезоне «Черной Гадюки» и… и… кто знает, о чем еще? Похоже, я стал в шоу-бизнесе своим человеком, приметной фигурой.

Август 1987-го я проводил в моем норфолкском доме – поздравляя себя с тем, что не курю вот уже десять дней. Приехали Хью, Ким и другие друзья, чтобы помочь мне отпраздновать тридцатилетие, и через десять минут после их появления я снова подсел на сигареты.

Мои ревущие двадцатые завершились, на следующий месяц мы с Хью собирались начать снимать для Би-би-си пилотный эпизод того, что думали назвать «Шоу Фрая и Лори». Я обладал хорошим банковским счетом, который что ни день еще и улучшался. Обладал автомобилями, надежным будущим, постепенно приобретавшим известность именем. Я был счастливейшим из известных мне людей.

Я не вел подсчетов, не составлял опись моих достижений, но помню, как я стоял в парке норфолкского дома, смотрел на садившееся солнце и чувствовал, что утвердился наконец в этом мире. Я не то чтобы верил, будто мне удалось окончательно истребить останки моей прошлой, жалкой персоны, и все же я подошел к ликованию настолько близко, насколько это дано человеку.

А когда человек ликует, губы судьбы изгибаются в жестокой улыбке.

Когда я пару недель спустя вернулся в Лондон, один знакомый актер спросил меня при встрече, как я насчет дорожки. Я, не понимая, о чем идет речь, ответил, что ничего не имею против. Вопрос был задан тоном, который свидетельствовал, что «дорожка» – штука интригующая, нечестивая и забавная. Может, он какой-то до жути смешной случай пересказать собирается или предлагает съездить куда-то? Вместо этого он сунул руку в карман, достал сложенный из бумаги пакетик, высыпал на матовое стекло кофейного столика немного белого порошка и разделил его на две полоски. Потом спросил, не найдется ли у меня бумажки в десять фунтов. Я отдал ему бумажку, он свернул тугую трубочку и вставил ее конец в ноздрю. Втянул в себя половину «дорожки», перенес трубочку в другую ноздрю и втянул вторую половину. Я подошел к столу, взял трубочку, опустился на колени и, насколько мог точно, воспроизвел все им проделанное. Порошок оказался довольно едким – на глазах у меня выступили слезы. Я возвратился к моему креслу, сел, и мы немного поболтали. А минут через двадцать-тридцать проделали то же самое еще раз. И еще. В голове у меня звенело, мною владела словоохотливость, радостная бодрость, ощущение счастья.

Я не знал, конечно, что в этот день начался новый акт моей жизни. Трагичность и фарсовость этой драмы – предмет другой книги.

Пока же – спасибо за компанию.

Некоторые из тех, кто фигурирует в этой книге, были настолько добры, что прочитали ее и исправили огрехи моей памяти. В особенности благодарен я Киму, Бену и милейшему мистеру Гардхаусу, однако ими моя благодарность отнюдь не ограничивается. Очень трудно понять, что может сильнее обидеть людей – присутствие их или отсутствие на этих страницах. Как ни толста книга, она стала бы вдвое толще, если бы я уделил в ней место каждому, кто сыграл в моей молодой жизни важную роль.

Я благодарен Дону Бойду, который свел меня с добрым и всегда готовым помочь Филиппом Уикхемом из созданного Эксетерским университетом «Центра истории кино и популярной культуры имени Билла Дугласа», – там хранится архив Дона Бойда, в котором я смог ознакомиться с бесценными материалами по «Светской хронике».

Я должен сказать теплейшее, нежнейшее спасибо моему агенту Энтони Гоффу, моему неутомимому и любящему помощнику Джо Крокеру и Луизе Мур из «Пингвина», однако самую глубокую благодарность испытываю я к тому, кому посвящена эта книга, к коллеге, без которого я никогда не получил бы возможность написать ее и без дружбы которого моя жизнь была бы невообразимо беднее.

В оригинале стоит английское С. Разумеется, не все «C-words» удалось передать «К-словами», поэтому в дальнейшем исходные названия глав будут указаны в ссылках. – Здесь и далее примечания переводчика и редактора.

Формула сахарозы (в просторечии – сахар), основу которой составляют атомы углерода, по-латыни – карбона.

C is for C12H22O11…for Cereal…for Candy…for Caries…for Cavities…for Carbohydrates…for Calories.