сначала связали святые руки и ноги епископа, затем привязали его к хвосту лошади и по грязи протащили его к месту казни. Замученный епископ запел «Тебя, Господи, хвалим». Тут же лошадь смиренно остановилась, и даже удары хлыста не заставили ее скакать дальше. Лишь когда сарацины силой заставили епископа прекратить пение, лошадь дотащила святого человека до площади.

Там его повесили после многих мучений и спустя три дня нищенствующие монахи предали его тело земле. Но сарацинские язычники откопали его тело, осквернили его и вновь повесили на виселице.

Преступление, совершенное Над епископом, потрясло христианский мир, и в Вюрцбурге против императора проповедовался крест. Во Флоренции разгорелась борьба папистов-гвельфов против императорских гибеллинов. Это привело к тому, что гвельфы и гибеллины, в зависимости от ситуации, взаимно изгоняли друг друга из города. Каждый из изгнанных пополнял или императорское войско, или войско папы. Так в Италии исчез всякий порядок, и разгорелась война всех против всех, даже и после смерти императора остававшаяся проклятием страны.

Чего стоили победы сына императора и его штатгальтера, если это еще больше раскалывало страну? Император же веселился в городе Виктория, транжирил деньги, время и людей, ожидая будущей победы над ненавистной Пармой. Как будто и не было войны, император выезжал на охоту с соколами, ястребами и канюками.

О чем Фридрих совершенно не задумывался, так это о проникающей через фронт информации. Так, запертые и изголодавшиеся жители Пармы узнали: король Энцио находится за пределами лагеря, в походе, для выполнения небольшой военной задачи. 18 февраля 1248 года император в теплый день ранней весны уехал в предрассветных сумерках с шестнадцатилетним сыном Манфредом в сопровождении постоянного придворного общества и свиты из пятнадцати рыцарей на охоту на водных птиц в болотистую пойменную местность, находящуюся по обеим сторонам реки Таро.

В лагерном городе остался лишь маркграф Ланчия со слабым гарнизоном. Тут жители Пармы предприняли отвлекающую атаку в южном направлении. Маркграф ответил контратакой, чем лишил Викторию почти всех войск. Настал час Грегора ди Монтелонго, вдохновителя городского сопротивления! Он вторгся с войсками в осадный город императора (за ним последовали изголодавшиеся жители Пармы с женами и детьми), поджег его и зарубил оставшихся там людей императора. Эта катастрофа, должно быть, стоила трех тысяч пленных и тысячу пятьсот убитых, среди убитых находился и Таддеус Суесский, один из ближайших помощников Фридриха и главный судья королевства.

Вся государственная казна оказалась в руках врагов: они заполучили не только серебро, золото, жемчуг и роскошную одежду, но и знаки императорской власти — жезл и королевскую печать Сицилии. Тяжелая от драгоценных камней корона досталась карлику, прозванному из-за его коротких ног Кортопассо,[32] и тот с триумфом принес ее в Парму. Великолепно украшенный том книги Фридриха II «Искусство охотиться с ловчими птицами» тоже попал в число трофеев. Но самое главное, в голодающий город поступило продовольствие и — в виде особой удачи — штандартная колесница Кремоны.

Император потерпел самое тяжелое поражение. Не только из-за утраты власти, солдат, друзей, всей государственной казны повергшее императора в тяжелый финансовый кризис. Гораздо хуже было другое: исчез ореол непобедимости, окружавший императора. С высоты небожителя он низвергся на землю как простой смертный.

Еще в молодые годы императора ходили легенды о его выдержке, выносливости в бою и в седле. Сейчас пятидесятидвухлетний Фридрих продемонстрировал те же самые качества. Увидев пылающую Викторию, император в сопровождении нескольких соратников пронесся до Борго-Сан-Доминго и оттуда мощным рывком до Кремоны — дистанция, равная шестидесяти километрам по прямой линии. Поздно ночью он прибыл в Кремону, находясь в седле с раннего утра, и набрал новое войско из мужчин Кремоны и Павии.

Через четыре дня после катастрофы император опять перешел По в направлении Пармы. Войска папского легата Грегора ди Монтелонго, собиравшиеся штурмовать мост через По, удерживаемый королем Энцио, в беспорядочном бегстве устремились в Парму. Королю Энцио таким образом досталась добыча в сотню судов, везущих продовольствие во все еще голодающую Парму. Кроме того, к нему в плен попали три сотни военнопленных. Их он, следуя отцовскому примеру, приказал повесить по обоим берегам реки.

Разгневанный император превратил окрестности Пармы в пустыню. Но до осады города дело не дошло. На то имелась простая причина. Потеря государственной казны сделала императора неплатежеспособным. А война, как тогда, так и сейчас, требует денег.

Но небольшая удача все же улыбнулась императору. В бою с пармцами маркграф Ланчия победил атакующих гвельфских рыцарей, шестьдесят из них захватил в плен, более сотни было убито, среди них и родственник папы, Орландо ди Росси, которого буквально рассекли на части… «Наш отъявленный давний предатель, альфа и омега враждебной нам партии!»

Февраль 1249 года император опять провел в Кремоне, от которой он зависел и которая всегда оставалась ему верной. Кремона когда-то открыла восемнадцатилетнему королю спасительные объятия, вместе с этим городом он праздновал в 1237 году неслыханный триумф после победы над Миланом при Кортенуова, и теперь ему довелось получить здесь самую глубокую рану в жизни.

С помощью пронотариуса и логофета, Петра из Виней, он вновь сумел сделать имперскую канцелярию работоспособной. Фридрих установил новые, неслыханные налоги, дабы компенсировать потерю государственной казны. Прежде всего требовалось выдать жалованье германским рыцарям, на которых держалась императорская власть.

Ведь после совета в Вероне в 1245 году никто из германских имперских князей и их вассалов- рыцарей не показывался более в Италии. Италия была для них так же чужда, как для императора германское королевство. Когда он нуждался в германской военной силе, ему приходилось обращаться к наемным рыцарям.

В ходе расчетов и планов о новых финансовых основах государства внезапно обнаружилось: друг императора, чейовек, по словам Данте, «обладавший ключом к его сердцу», правда, не предал его ради папы, но обкрадывал его в деньгах и имуществе. Петр из Виней, нет, не предатель, хуже — вор. Император глубоко уязвлен: вопреки своей привычке он даже не разразился громкими обвинительными речами.

Создается впечатление, будто он стыдился того, что с ним могло такое произойти. Зятю, графу Ричарду ди Казерта, он пишет о Петре, которого называл вторым Симоном: «Он, державший мошну с деньгами и чувствовавший ее, превратил посох справедливости в змею». О величине и масштабах случившегося Фридрих сообщает в том же письме: Петр из Виней «привычными обсчетами довел империю до такой опасности, из-за которой и император, и империя подобно египетской боевой колеснице вместе с войском фараоновым исчезли бы в пучине морской».

Петр из Виней — императору: «Кто способен без придыхания возвещать миру о величии такого сверхмогучего князя, в чьей груди коренятся достояния всех добродетелей, на него облака изливают справедливость и с высоты небеса льют росу?.. Воистину его чествуют земля и море, и восторженно встречает воздух; божественное провидение послало его миру как истинного императора, и он правит твердой рукой, как друг мира, хранитель любви, основатель права, защитник справедливости, сын власти…

Да здравствует же, да здравствует святое имя Фридриха в народе, да возрастет же горячность его почитания среди подданных, ведь сама мать верности, образец покорности вдохновляет на верный поступок».

Высокопарные слова превратились в золу. Идеи, возносившие его эго, из которых он черпал силу и веру в свое мессианское предназначение, стали насмешкой и прахом. Предательство Петра из Виней было пострашнее пылающей Виктории.

Судьба уготовила ему еще несколько ударов, и все они касались его личного окружения. Примерно в то же время, когда открылись махинации Петра из Виней, было предпринято покушение на императора. Его лейб-медик, выкупленный им на собственные деньги из пармского плена, приготовил для него отравленный напиток. Во время плена лейб-медик, которому Фридрих доверял долгие годы, был подкуплен папским легатом и подвигнут на трусливое предательство.

При легком недомогании императора он направил его в ванну и поднес отравленный напиток. Император же, ставший в последнее время недоверчивым, приказал врачу самому испробовать напиток. В