— А что остается людям? Они не выставляют своих кандидатур на выборах. Им просто некогда, они пилят, режут, носят, возят, копают и строгают. И лезут в карман за словом, особенно если его нужно сказать перед микрофоном, которого они и в руках никогда не держали. Каждый из них стесняется сказать, что думает о себе, тогда как надо уверять, что ты только и думаешь обо всех…

Через месяц после избрания в магистрат Баранчик устроил встречу с избирателями. Чосек и Гонзасек решили послушать «народного избранника», который взял в свои руки здравоохранение, школы и торговлю, не имея обо всем этом ни малейшего представления.

— Для здоровья очень важно кушать бананы и дыни, — сказал Баранчик во вступительном слове. — Налегайте, потчуйтесь, не ограничивайте себя!

— Но у нас нет ни бананов, ни дынь, — завопили горожане, сидевшие в конце зала на приставных стульях. — Еле-еле наскребаем на хлеб!

— Тем более необходимо питаться ценными продуктами, — поднял палец Баранчик. — И школы, не забывайте про школы! Юное поколение сумеет уплачивать налоги, если получит хорошую закалку в школе, научится конкретному делу! Запомните: школы — это очаги просвещения! Запомнили?

— У нас нет уже школ! Последние развалились! — раздались голоса.

— А вы не паникуйте, — повысил голос Баранчик. — Жизнь дается только один раз, так что пусть лучше паникуют наши враги. Согласны?.. Есть сегодня школы или нет, не в этом дело. Главное — чтоб вы понимали их значение. Пусть это красной нитью пройдет в нашем сознании!

— А почему непрерывно дорожает хлеб? — спросил Чосек. — Люди умирают с голоду!

— Во-первых, умирают не люди, а бездельники! Во-вторых, не с голоду, а от невежества, от неумения и нежелания правильно рассчитать свой личный бюджет!.. Вот этот тип, кстати, — Баранчик указал на Чосека, — уже в десятый раз задает свои каверзные вопросы. Прошу полицейских немедленно выдворить его из зала!.. Но перед тем отвечу и на дурацкий вопрос, чтобы ни у кого не складывалось впечатления, будто я что-то утаиваю. Итак, отчего дорожает хлеб? Да только потому, что на него устанавливается более высокая цена!

Чосека и Гонзасека вытолкали на улицу.

— Еще одного такого глубокого мыслителя в наш город, и все мы будем заикаться, — сказал Чосек.

— А ты не заметил, дружище, что мы и без того уже заики? Ты спросил, почему дорожает хлеб, но не спросил, куда идут денежки налогоплательщиков?

— Это и без того ясно. Господин Баранчик ответил бы так: «Средства живых трудящихся уходят на развитие просвещения и преодоление невежества, но это не заметно, потому что невежество прибывает быстрее, нежели просвещение!..»

Прибывший из-за границы месье Канцон остановился в гостинице пана Гымзы. То ли другие гостиницы были ему не по карману, то ли он поставил на успех среди людей, бедность которых заставляет заискивать перед каждым денежным проходимцем, никто не скажет.

В день прибытия, под вечер, Канцон спустился в зал, где за столиками коротали время бедные постояльцы гостиницы, — они не наносили визитов, не выбирались в театр, не покупали билетов в кино, — довольствовались общим телевизором, стаканом чая да необременительным разговором со случайным соседом.

Канцон потребовал водки и когда захмелел, объявил, что презирает страну, в которую приехал.

— Я знаменитый учитель танцев! — гремел он перед притихшими людьми. — Кто вы такие? Я вхож в лучшие дома Европы и Америки! Я располагаю информацией не из газет, а из первых рук! Я все знаю, потому что я знаменитый учитель танцев! Кнутом, всех вас надо учить кнутом, потому что, кто не работает, пусть не жрет. Когда вы научитесь работать, мы будем правильно считать деньги, и получится цивилизация, которой так не хватает на этом участке земной суши!..

У самого окна сидел пан Дыля с товарищами. Голодные, они с аппетитом ужинали. Перед каждым стояла тарелка постных щей и лежал кус хлеба.

— А не посмотреть ли нам телевизор? — спросил Чосек.

— Я лично пас, — ответил пан Дыля. — Ящик всегда давит на мои мозги и навязывает точку зрения, с которой нельзя согласиться. Они там все считают нас недоразвитыми, неспособными разобраться в том, что творится от имени народа. Но я не из тех, кого можно дурачить как угодно и сколько угодно!

— Пропагандистской тухлятины не меньше и в газетах, — сказал Чосек. — Мне лично это не мешает: слушая или читая чушь, я острее понимаю правду!

— Все равно засиживают мозги, — сказал Гонзасек. — Давно установлено: сто раз повторенная глупость становится привычнее правды. На это и расчет: сознание может сопротивляться, но проламывают подсознание. Пан Дыля прав: если не хочешь, чтобы язык покрылся язвами, не бери в рот дряни…

Как раз в эту минуту самоуверенный месье Канцон и начал выкрикивать о своих взглядах.

— Субчик не в меру разошелся, — усмехнулся Чосек. — Хлебнул помоев и вообразил себя суперменом.

— Не будем обращать внимания, — сказал Гонзасек. — Поскорее окончим ужин и пойдем спать. Завтра нужно встать до зари…

Между тем голос месье Канцона становился все громче и все увереннее. Он выключил телевизор, не спросив об этом пожилых, усталых от обид и обманов людей.

— Слушайте меня, — Канцон возбужденно размахивал руками. — У вас нет и не может быть достоинства, потому что у вас нет настоящих вождей! Если бы вы выбрали меня своим спасителем, я сумел бы превратить вас в европейцев! Хотя бы по виду! Все вы должны для начала записаться на мои танцевальные курсы! За подходящую плату я поставлю не только ноги, но и мозги! Моя фирма будет работать в три смены! Наше дело мы объявим международным и возьмем в спонсоры, то есть соумышленники и подельники, наиболее уважаемых людей планеты! «Через танцы — к цивилизации!» Если сегодня вы начнете хорошо танцевать мои танцы, завтра так же хорошо вы станете понимать мои указания!..

— Меня раздражает самореклама, — шепнул друзьям Чосек. И добавил уже для всего зала: — Лично я не собираюсь учиться танцам, но в любой работе готов поспорить с любым месье!

— Вот навозная копна средневековья и захолустья! — тотчас объявил учитель танцев, тыча в Чосека пальцем. — Смотрите, он не хочет учиться европейской культуре! Но я плевал на то, хочет или не хочет! Если он попадется мне в руки, он затанцует через пять минут мою авторскую «Деммазурку» или «Цукер- кадриль»!

— Не затанцую, — сказал Чосек. — Вы не по чину самонадеянны, сударь!

— Затанцуешь! Спорим!

— На тысячу рублей!

Спорщики взялись за руки, и кто-то из посетителей разбил ритуальное рукопожатие, что означало признание сделки.

— Сейчас все увидят, как надо работать с теми, у кого мозги бескозыркой! — объявил месье Канцон.

И тут вступился пан Дыля, видя, что Чосек погорячился и встрял в нехорошее дело.

— Маэстро, — обратился он к бахвалу, сохраняя на лице полную невозмутимость. — Позвольте и мне поставить условие на правах друга того, кого вы хотите научить «Цукер-кадрили», хотя, я полагаю, в нашем обществе ее исполняют давно и без всякого авторства. Если мой друг не затанцует через пять минут, как вы обещали, я попрошу вас публично извиниться за двусмысленные определения чужих качеств!

— Это мы еще будем посмотреть, — Канцон засучил рукава. — А ну, выходи на середину зала!

Это относилось к Чосеку, и он вышел, посмеиваясь, не вынимая рук из карманов.

Люди окружили спорщиков. Запахло крупной ссорой.

— Ну-с, приступим к занятиям! — тоном массовика-затейника начал месье Канцон, хлопками требуя