Граждане, как по команде, встали в очередь, а тем временем другие люди Бурбеля прошли озеро из конца в конец с огромной капроновой сетью, нагрузили три грузовика рыбы и уехали.

— Какая наглость! Какое издевательство! — возмутился пан Дыля, обращаясь к очереди. — Этот негодяй выбрал рыбу сетью, а нам навязывают палки и газеты! Да возможно ли поймать что-либо палкой или газетой, как вы думаете?

— Что нам думать, если есть законно избранные власти? — отвечали люди. — Может, и палками уже умеют ловить где-либо в цивилизованных странах, так и нам научиться надо, чтобы от прогресса не отстать!.. Раз в заморье рыбу трескают, значит, и ловить умеют!

— Бурбель и попер вашу рыбу за рубеж, — объяснил пан Дыля. — И как вы могли поверить проходимцу? Или ничего не слыхали об этом Бурбеле? Негодяй первой гильдии!

— Слыхали мы о Бурбеле, конечно. Так ведь он не согласился с обвинениями. А теперь в мэрию принят на работу, так, может, усовестился мужик?..

Назавтра городские газеты сообщили, что мэрия никаких полномочий Бурбелю не давала. А Бурбель тотчас заявил по радио, что, видимо, его неверно информировали в приемной мэрии и очень ругал «остатки бюрократизма, пышным цветом произраставшие в эпоху кровавого шизофреника Дундука Дундуковича». Короче, за несуразицей опять сокрыл суть, оставив людей с носом.

— Хорошо живем, — ворчал пан Дыля. — Если сегодня согласны ловить рыбу палками да газетами, завтра будем сачками ловить конституцию!..

Пан Гымза лет десять держал повара Тимошу, которому не было равных в искусстве приготовления пищи. Пожалуй, именно Тимоша и обеспечил для Гымзы многие коммерческие успехи: кто хоть раз обедал у него, мечтал о новом застолье. А попасть к Гымзе было возможно не иначе, как оказав ему услугу.

Тимошу пытались сманить, обещая порой только за консультацию жалованье профессора, но он не соблазнялся и этим очень удивил общество.

Повар так и умер, не раскрыв своих секретов. Даже от написания книги о поварском искусстве отказался, хотя ему давали бесплатную стенографистку и редактора-стилиста.

Но однажды пан Гымза, хватив вишневой наливки, сам выболтал тайну этого странного человека.

— Тимоша был талантлив, да, — чистя пальцем нос, стал вспоминать пан Гымза, как если бы речь шла об охотничьей собаке. — Весь фокус, однако, во мне: мне удалось заключить с ним выгодную сделку. Он попал в крайне бедственное положение и готов был за мизерную сумму продать свою рабочую силу. Ну, я парень не промах, с ходу смекнул, как использовать его талант, и подписал контракт, по которому Тимоша под угрозой миллионного штрафа на всю оставшуюся жизнь отказывался требовать повышения зарплаты, наниматься к другому работодателю или каким-либо иным образом проявлять свою инициативу. Так что он отказывался от всех выгодных предложений не потому, что любил меня, а потому, что сам сунулся в мышеловку. Впрочем, не желая превратить Тимошу в личного врага, я позволил ему вольности, которыми он пользовался. И повар, и его жена любили вкусно поесть. А жена у него была парализована. Да если бы была здорова: что могут приготовить простые люди при нынешней дороговизне? Когда я заполучил Тимошу в свои руки, я сказал: «Даю тебе право есть все, что ты приготовишь для моего стола, и столько, сколько влезет. И нести толику от приготовленного домой». А там больная, много ли она сожрет?.. Сам он ни детей, ни родственников не имел, а красть по своей честности был не способен… Таким образом, Тимоша был, пожалуй, единственным поваром нашего королевства, который был искренне заинтересован в высоком качестве пищи. Вот и весь секрет Тимоши!

Чосек, который присутствовал при откровениях пана Гымзы, сказал:

— Со всех точек зрения ваша сделка была незаконна!

— Согласен. Но Тимоша ничего не понимал в законах. Я тут не виноват. Дело каждого — понимать или не понимать законы.

— Тимоша был талантливым человеком, — продолжал Чосек. — Мне о нем рассказывал пан Дыля. Как истинный талант, он не жалел себя. Он был немногословным и скромным, и потому даже те, кто пользовался его талантом, не знали о нем. Он владел не только искусством повара, он великолепно писал маслом и сочинял интереснейшие стихи.

— Сомневаюсь, — покачал головой пан Гымза. — Ты что-то путаешь, бездельник. Гуся в грушах, барашка с черносливом и пироги с калиной, лимоном и тыквой помню, а стихов — не помню.

— Пан Дыля сто раз цитировал стихи Тимоши. Одно из них я запомнил:

— Не знаю, не знаю, — рассердился пан Гымза, — какие еще вирши? Какое-то баловство! Он не имел права заниматься ничем, кроме кухни! Таковы были мои условия!..

Вышел как-то утречком пан Гымза на крыльцо своего загородного дома, посмотрел, как работники копают грядки и сажают капусту, зевнул, потянулся и сказал:

— Да, конечно, вам нелегко, ребята, но посмотрите на этих птиц, воробьев, ворон и прочих пернатых: у них нет даже рук, чтоб взять лопату и заработать себе на пропитание, они вынуждены побираться. Но — счастливы. Слышите, поют?

— У людей есть и руки, помимо клюва, — ответил пан Дыля, — но они нередко побираются, как птицы. Беда в другом: они не едят жуков и червей.

— Будут, будут есть, — заверил пан Гымза. — Я читал одного крупного американского ученого. У них в Америке все ученые крупные. Так вот он считает, что личинки питательнее говяжьей вырезки, нужно только приспособить желудок. И я полагаю, самое время приспосабливаться. Если бездельники-нищие не перестроятся на новый вид пищи, им придется вымереть.

— Придется, если сильнейший по-прежнему будет отнимать у слабейшего, — согласился пан Дыля. — Ворона у воробья, кошка у вороны и так далее.

— Закон природы, — резюмировал пан Гымза, — мудрый закон. Повсюду должен торжествовать сильнейший. Тогда все будут жить в мире и согласии.

— Но согласия нет, — сказал Чосек. — Пока торжествует не сильнейший, а подлейший, не более умный, а более богатый, не более благородный, а тот, у кого связи.

— Ты что-то вместе со своими товарищами действуешь больше языком, нежели тяпкой! — озлился пан Гымза. — Если и есть некоторые факты, они не типичны или временны. А вообще торжествует сильнейший. И чтобы ни ты, ни другие в этом не сомневались, я увольняю всех троих. Копейки, что вы