– Тогда пусть с помарками, – капризно сказал Такибае. – В конце концов, вот вам моя собственная подпись. И дата рядом…

– Тут надо только переправить две первые цифры, иначе мы ошибемся на тысячу сто лет…

Когда мы остались вдвоем, Такибае вздохнул:

– Голова идет кругом. Право, и не помнишь, когда живешь. Все времена перемешались. И пламя в камине совсем угасло…

Он принялся подкладывать дрова, но хилое пламя затрепетало, забилось и совсем исчезло.

– Огонь должен разгореться снова. Из углей, которые остались.

Он встал на колени и принялся дуть, гоняя пепел. Когда огонь пробудился, Такибае рассмеялся до слез:

– Это знак, мистер Фромм, это добрый знак! Сейчас нам трудно, но мы посрамим своих противников!

Отворилась дверь – шумно отдуваясь, вошел Сэлмон.

– Пишете мемуары?

– Почему без доклада? – нахмурился Такибае.

– Милый друг, – Сэлмон плюхнулся в кресло, широко расставил жирные колени. – Милый друг, вы лично разрешили мне, послу Сэлмону, входить к вам в любое время без доклада!

– Ах, да, – смутился Такибае, – помню, помню. Мы были вместе с полковником Атангой…

Даже дышать стало трудно, столько, кажется, поглощал воздуха этот Сэлмон. И не просто поглощал воздух, предназначенный для других, – вокруг него тотчас образовывалось биополе наглости и коварства.

– Вы были на Вококо?

Я кивнул, ощущая на себе настороженный и даже ненавидящий взгляд.

– С какой целью?

– Ему, как писателю, интересно, – подсказал Такибае.

– Предпочитаю умных врагов глупым друзьям. Знаете ли вы, ваше превосходительство, как далеко могут заходить интересы облагодетельствованного вами журналиста?

– Что вы имеете в виду?

– Мистер Фромм имел встречи с коммунистическим агентом Око-Омо и не торопится сообщить вам подробности.

– Мистер Фромм писатель, его интересует философия людей и их поступков. Я убежден, что его встречи не представляют для нас никакого интереса. Музыкант слышит музыку там, где мы слышим всего лишь скрип колес или шум прибоя.

– Как угодно. Но не сложится ли у некоторых ваших друзей впечатление, что вы добиваетесь закулисной сделки?

– В конце концов, я еще президент!

– Простите мне настойчивость друга, – улыбнулся посол, – тем более что у меня есть дела куда поважнее… Подразделением полицейских на Вококо командует капитан Оеуа, не так ли?.. У него сложились крайне неприязненные отношения с капитаном Ратнером.

– Знаю. Наемники претендуют только на трофеи победителей, а сами трусят!

– Я не о них, – я о капитане Оеуа… Он не выдержал боевой обстановки.

– Как так? Это лучший из моих командиров!

– Был, – сказал Сэлмон, протирая платком лысину и шею. – Возможно, был, я не спорю. Теперь его придется срочно заменить: он сошел с ума, его взяли под стражу. Ратнер прислал ему секретный пакет с планом совместной операции. Он сгрыз пакет и пытался застрелиться…

Нам, привыкшим регистрировать эмоции белых людей, не вполне понятна эмоциональная жизнь людей с темной кожей. Но, право, они краснеют и бледнеют на свой лад. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, будто Такибае смертельно побледнел. Он прикрыл глаза рукою и сказал голосом больным и усталым:

– Хорошо, я дам приказ заменить Оеуа… У вас есть кандидатура?

– Мне, как вы понимаете, безразлично… Атанга считает наилучшей кандидатурой лейтенанта Уэсуа.

– Начальника тюрьмы? У него нет никакого опыта командования боевыми действиями! Он умеет только одно: переламывать заключенным суставы и отбивать почки!

– Как раз это больше всего требуется. Командовать будет Ратнер. Надеюсь, вы понимаете, что успех операции требует не постоянных согласований, а единого командования?

– Хорошо, – сказал Такибае. – Как с новым оружием?

– О, этот вопрос я еще не готов обсуждать… Военная мощь государства сегодня определяется исключительно суммарной энергией, которую оно способно выдавать в каждую единицу времени… «Вспышка доктора Булла», о которой вы говорили после статьи в «Нью-Йорк таймс», – это энергетическая установка колоссальной мощности. Направленное излучение частиц – поражается все живое в пределах оптической видимости. Но эта дьявольская штука за секунду потребляет столько энергии, сколько миллионный город за сутки…

– Я спрашиваю о реальных возможностях, – перебил Такибае, – эти виды оружия для нас недоступны. Газы тоже неприемлемы…

– Напрасно, – сказал Сэлмон, – в тотальной войне, которую мы ведем, все средства хороши. И чем дешевле, тем лучше. Разработана простая методика использования нервно-паралитических газов при любой погоде. Паралич дыхательных путей и полная слепота. Поражаемость – девяносто процентов…

Часы пробили обеденное время. Мы перешли в столовую, где нас с низким поклоном приветствовал уже знакомый мне официант. Неожиданно Сэлмон, взяв Такибае под руку, увлек его прочь из столовой.

Я остался возле витражного окна, вспоминая о чем-то торжественном, неподвластном людской суете, пока не услыхал смешок за своей спиной. Обернулся – Луийя в форменном платьице служанки манила меня рукой. Она помолодела и похорошела, – скромный наряд был ей очень к лицу.

– Здравствуйте, – сказал я негромко, но она приложила палец к губам и повела меня через дверь в курительную комнату, где у стен с высокими зеркалами стояли изящные кресла, а напротив жемчужной чистотою светились кабины туалета.

– Если я вам понадоблюсь, не ищите меня, это навлечет подозрения. Я сама время от времени буду отыскивать вас…

Мне было приятно внимание этой женщины. Однако коробил заговорщицкий тон, – уж не вообразила ли Луийя, что я на стороне партизан? Необходимо было развеять заблуждения, но я тянул, думая о том, что вот с такою женщиной можно было бы провести где-либо в уединении остаток своих дней…

– Вы рассеяны, – Луийя чуть коснулась рукой моего плеча. – Слушайте внимательно. Ситуация переменилась, меня держат только затем, чтобы в нужную минуту использовать против Такибае. Я на положении горничной, моя хозяйка здесь – Гортензия, жена художника, которого погубил Атанга. Остерегайтесь полковника и еще Сэлмона. Это одна компания. Такибае теперь ничего не значит…

Я передал слова Око-Омо о том, чтобы Луийя берегла себя. В лице женщины засветилась радость. Меня это тронуло. Меланезийцы все еще сохраняют отчасти верность давним родовым традициям, когда для женщины наибольшим авторитетом служил не муж, а отец и братья, вообще родственники по крови. Впервые столкнувшись с этим отголоском древности, я отнесся к нему с высокомерием. Теперь, наблюдая за Луийей, в лице которой играл каждый мускул, я почувствовал, сколько в обычае благородства. Преобладающая на Западе буржуазность напрочь отрицает отцов и матерей, не говоря уже о братьях и сестрах. Да и дети часто приносятся в жертву эгоизму и сексуальности. Сколько бы ни болтали о прогрессе, забвение родственной связи свидетельствует о вырождении человека, о ненормальности его жизни…

– Все переменилось, – повторила Луийя уже грустно. – Сэлмон и Атанга пойдут на любую подлость…

Я хотел сказать, что меня это не интересует, что я по горло сыт политикой и интригами, что на днях я покидаю остров, но вновь не сумел побороть в себе неожиданную робость.

– Послушайте, – сказал я, – что за странное строительство ведется на плато Татуа?

– Обещаю показать. Сегодня вечером, когда эти скоты перепьются, я открою вам то, что держится в