жилье, а не посулы рая…
«А если это демагогия?» – мелькнуло у меня подозрение.
– Можно подумать, что мои слова – демагогия, – продолжал Такибае, глядя на меня в упор. – Наше развращенное сознание не способно воспринимать иначе живую мысль, требующую действия… Гнев и разум, и я скажу даже больше, выгода и разум – вещи прямо противоположные. Кто истинно разумен, не поддастся гневу, кто поддался гневу, уже потерял разум. То же и с выгодой. Кто истинно разумен, понимает, что его выгода – в выгоде других. Но кто пошел по пути собственной выгоды, поставил себя на грань катастрофы…
Раздался мелодичный звоночек, на столе вспыхнула зеленая лампочка. Адмирал выключил лампочку, что, как я понял, означало разрешение войти.
Адъютант ввел в кабинет крупного, одутловатого, с макушки облысевшего человека, скрывавшего глаза за дымчатыми очками. Человек был в кремовом полотняном костюме с бордовой бабочкой.
Такибае встал с кресла, чтобы пожать гостю руку.
– Это мои друзья, – пояснил он с улыбкой, – мистер Фромм, писатель. Мистер Дутеншизер, художник. Они готовят обо мне книгу… Знакомьтесь, господа! Его превосходительство посол Сэлмон.
Посол протянул мне пухлые, прохладные от пота пальцы.
– Это будет превосходная книга! – громко сказал американец. – Один из самых динамичных и непреклонных политиков! Трудолюбив, демократичен, неподкупен!..
– Не совсем так, – перебил Такибае. – Я беру все взятки, которые мне дают, ибо тем самым дешевле обхожусь своему народу.
– Вы настроены чересчур воинственно!
– Это и понятно: мы только что говорили о мире.
– И что же вывели? – зевнув, Сэлмон постучал указательным пальцем по верхней губе. – Имейте в виду, именно состояние необъявленной войны больше всего сдерживает «красных». Без угрозы войны мы с вами превратимся в нули, станем мишенью для террористических шаек!..
– Войны не будет, – проворчал Дутеншизер, складывая фотоаппараты.
– Почему же? – спросил Такибае. – Потому что абсурд, не правда ли? Испепелить миллиарда два, миллиард удушить в ядовитом дыму и еще полтора миллиарда обречь на вымирание в муках – абсурд?
– Именно, – кивнул Дутеншизер.
– Рассуждение обывателя. Разумному кажется противоестественным антиразумное. Но антиразумное – самое типичное для разумного. И то, что он кажется себе разумным, – тоже антиразумно…
Заблистали молнии, покатились, нарастая, удары грома, хлестнул густой ливень. Такибае отворил из кабинета двери на веранду, все вышли на свежий воздух и некоторое время слушали шум дождя.
– Есть вещи пострашнее, чем атомная война, – сказал Сэлмон, морща лицо и скаля зубы. Ему было душно, он с трудом стянул с себя пиджак, отстегнул бабочку и спрятал ее в карман. – Вчера мне снился сон… Нечто подобное может произойти наяву. И гораздо раньше, чем война.
– Что же именно? – спросил Такибае.
– Не правда ли, в мире то здесь, то там вспыхивают эпидемии, уносящие десятки, а то и сотни тысяч жертв? Удушья, конвульсии, кровоизлияния, чума, холера и все прочее, что несет с собой непобедимый микромир… Я увидел во сне, будто закрылись границы и возобладала ненависть. Всех охватила паника. Государства потеряли прочность и распались…
Шумел дождь. В его пелене терялись очертания эвкалиптов, помнивших еще времена полного душевного комфорта своих хозяев…
– Зловещее иносказание, – покачал головой Дутеншизер.
– В химической и бактериологической войне результаты еще более непредсказуемы, – нахмурился Такибае. – Гигантские территории, смена температур, дожди и ветры.
– Все это учитывается, – усмехнулся посол. – Уже придуман газ, которым, как целлофановым мешком, можно накрыть весь мир.
– Весь мир, – повторил Такибае.
– Зато через полгода этот мир будет уже совершенно иным.
– Сомневаюсь, – возразил Дутеншизер. – Что произойдет с теми, кто постарается уцелеть? Я полагаю, на этот счет никто не даст однозначного ответа.
– Неужели все мы настолько обречены? – вмешался я, озадаченный тем, с какой отстраненностью обсуждается самый трагический из всех вариантов будущего.
– Не знаю, не знаю, – развел руками Сэлмон.
Адмирал Такибае, просвистав какой-то мотивчик, обернулся к послу:
– Ситуация гораздо опасней, нежели вы думаете. Несмотря на болтовню и горы заверений, кое-кто, действительно, способен пойти на риск ядерной или даже, скорее, химической или бактериологической войны. Опыт истории это подтверждает… А в причинах для острейшего кризиса нет недостатка. Продовольственный или энергетический голод. Непредусмотренное политическое развитие отдельных стран… Близится время, когда обычные средства регулирования и контроля окажутся уже недостаточными…
Мне показалось, я схожу с ума. «О чем говорят эти люди? Откуда у них столько презрения к другим? Откуда такое патологическое бесстрашие? Люди ли они?..»
Дождь кончился, в мокрых кустах бугенвилеи протенькала яркая птица. Из кабинета адмирала донеслись настойчивые телефонные звонки. Когда звонки умолкли, Сэлмон спросил:
– Для чего здесь лошади?
И я вдруг увидел в глубине парка лошадей. Два темных силуэта.
– Лошади? – переспросил адмирал, занятый своими мыслями. – Так, для пейзажа…
«Перед тем как перегореть, лампочка ярко вспыхивает, – подумал я. – И люди, перед тем как совсем обезуметь, щеголяют друг перед другом пустым умом…»
Боюсь, мне не дождаться пенсии: дела идут все хуже и хуже. И в клинике тоже.
Мир завтра погибнет. Непозволительно терять время на суету. Самое разумное сегодня – уединиться, отключиться, приготовиться к смерти в любую минуту.
Асирае получил второе ухо своей жены. Но тактика устрашения на сей раз отказала: Асирае рассвирепел и поклялся отомстить, назвав в газете похитителей «гангстерской бандой империализма». Но что из этого выйдет?
На остров прибыло пополнение для «белогубых». Все держат в секрете, но в Куале уже шепчутся о том, что наемники начали операцию по прочесыванию острова. Неужели расплодилось столько мятежников, чтобы возникла нужда в «прочесывании»? Еще недавно Такибае говорил о «единицах отщепенцев»…
Говорят, будто с какого-то иностранного торгового корабля вертолеты летают на плато Татуа. Власти об этом молчат…
Поскольку ситуации всегда различны, опыт мало помогает. В клинике появились больные, страдающие странной разновидностью слоновой болезни: они почти полностью теряют способность к передвижению и быстро сходят с ума. Возможно, к элефантиазу примешивается заболевание, влияющее на обычную картину симптомов… Чтобы не вызвать паники, я не бью тревоги.
Мы ничего в точности не знаем о мире и его закономерностях, поскольку уповаем на однозначный опыт. Что же касается человека, он придуман только затем, чтобы разрушать гармонию природы: разум его слишком слаб и противоречив и сам по себе не находит стимулов к созиданию.
В бога я, конечно, не верю, но теперь убежден, что существуют явления и силы, не доступные нашему пониманию. По вечерам на лужайке, – возле цветника, где я в прошлом году поставил для красоты глыбы гранита, – из-под земли слышатся хрипы и стоны. Они продолжаются с восьми до девяти вечера, а после исчезают. На это обратила внимание моя служанка Ненуа. Она уверяет, что хрипит и стонет дух человека, который был умерщвлен возле камней. «Дух требует отмщения, иначе будет пролита новая кровь!» – твердит Ненуа.
Когда я послушал звуки и убедился, что змеи или газы здесь ни при чем, я не поленился сходить к малайцу, продавшему мне гранит.
