этом она никогда не теоретизировала на темы театра или литературы. Говорили много, но не судили. Такова была ее воля, как и право на безумие, которого она для себя требовала. Для нее безумие было именно отсутствием суждения. Она вся была в этой утопии, под свободой понимала некую созидательную анархию. Депардьё прекрасно вписывался в эти рамки. Он принимал участие в наших разговорах, выказывая большую любознательность. Не припомню, чтобы он рефлексировал, — скорее действовал по наитию. Дюрас нравилась в нем эта первозданность, которую она называла его “дикарством”. Она выискивала таких людей, как он, — свободных от оков политики и образования, — людей до первородного греха, обладающих привилегией невинности».

В многочисленных интервью, которые Депардьё дал на протяжении всей своей карьеры, часто заходит речь о близкой дружбе между интеллектуалкой и «дикарем» — вот только действительно ли он не хотел походить на интеллектуала? В проницательные рассуждения порой вклиниваются довольно забавные истории. Депардьё передает, например, такой разговор с писательницей, которую он любовно называл Марготон: «Ты читал мою книгу? — Нет. — Ничего страшного. Я все равно собираюсь ее переписать!» В другой раз Жерар застал Дюрас как раз за переписыванием одного из ее произведений. По крайней мере он так подумал. «Я подошел и увидел, что она прячет газету рекламных объявлений! “Не хочешь купить квартиру вместе со мной, Жерар?”» Если нужно, Депардьё уточнит, что недвижимость была одним из главных ее увлечений. Было и другое, не менее удивительное, — кулинария. Чтобы порадовать своих гостей, Дюрас любила время от времени становиться к плите. «Для нее это было важное занятие, стоявшее в одном ряду с искусством и политикой (она, например, любила вьетнамскую кухню), а также с умением принимать гостей», — рассказывает писатель Доминик Ноге, еще один завсегдатай ее кружка.

Несмотря на малый рост, Дюрас обладала неоспоримым интеллектуальным авторитетом, производившим впечатление на гостей. Говорила она твердо. Эта энергичная женщина могла быть внушительной, а то и властной. С ней редко удавалось просто посмеяться. «Конечно, она умела смеяться, но не шутила. Она была строгой и суровой», — вспоминает Вирконделе. Он совершенно не помнит Жеже любившим игривые шутки и розыгрыши, к которым позднее привыкнут его друзья. Наоборот: «Во времена “Натали Гранже” он слова поперек не говорил. Он был почтителен. Не подобострастен, а восторженно уважителен».

Иначе с Дюрас и нельзя было бы поладить. Несмотря на явную склонность к импровизации, она почти не оставляла актерам альтернативы. «Она задавала направление мне, да и всем остальным — съемочной группе, фильму, даже изображению, — рассказывал Депардьё. — Когда работаешь с Маргерит, ты целиком в ее власти. Это не руководство, это состояние души, это иная форма… как бы сказать? действия, и гораздо более резкая».

Когда «Натали Гранже» вышла на экраны осенью 1973 года, критики рассыпались в похвалах актерам — Лусии Бозе, Жанне Моро и дебютанту Депардьё, сыгравшему свою первую большую роль в кино. Тон, правда, задала сама Жанна Моро, уже бывшая одной из первых величин в тогдашнем кино: во время одной телепередачи она предсказала своему молодому партнеру большое будущее. Пресса тут же подхватила ее слова. В молодом актере увидели «взрыв сверхновой звезды».

Экран или сцена? По правде говоря, Депардьё себе такой вопрос не задавал. Ненасытному актеру все годилось; три последующих года он чередовал работу в театре и роли в кино. Так, в 1973 году Пьер Черниа взял его ради внешних данных в «Гаспары». В этой детективной комедии он играет почтальона. А главные роли — у Филиппа Нуаре, Мишеля Серро и Мишеля Галабрю. В одном телерепортаже со съемочной площадки передана непринужденная атмосфера, царившая в группе: Мишель Серро приезжает на съемки, сидя на мотоцикле позади Депардьё. Затем был «Тяжелый день для королевы» режиссера Рене Альо; для Жерара это был случай познакомиться с другими признанными мастерами, в первую очередь Симоной Синьоре и Жаком Дебари. В фильме они изображают средних французов, живущих в районе безликих многоэтажек. В том же году ученик Коше перевоплотился в Зезе в «Деле Доминичи» Клода Бернар-Обера; его партнером был Жан Габен, заметивший его незаурядные данные и не разочаровавшийся в нем. Правда, они оба не раз участвовали в общих застольях с возлияниями. «В то время непьющий актер не был актером, — вспоминает Депардьё. — Во время съемок обедали с бургундским. Берешь рыбу, два мяса, десерт — а потом за работу. Как они — так и я».

Через несколько недель после завершения съемок «Дела Доминичи» Габен и Депардьё, ставшие неразлучными, встретились в Монпелье на съемочной площадке картины «Двое в городе» режиссера Хосе Джованни. Тот уже знал молодого актера, который снялся у него в предыдущем году в роли плохого парня в фильме «Скумон: Приносящий беду», с Жан-Полем Бельмондо и Клаудией Кардинале.

В отличие от предыдущих съемок первые же дни работы над новой картиной стали испытанием и для актеров, и для техперсонала. Между режиссером и Аленом Делоном, игравшим одну из главных ролей, начались ссоры. Делон, являвшийся также продюсером картины, неоднократно пытался навязать ему свое видение того, как надо снимать. Но Джованни, не уступавший ему в твердости характера, стоял на своем. Однако со временем наэлектризованная атмосфера несколько разрядилась, к великому облегчению всех остальных. Первое сотрудничество с Делоном запомнилось Жерару не столько бурными сценами, сколько поездкой на роскошной «мазерати», оснащенной первым автомобильным телефоном: «Это было сильное впечатление. По дороге он при мне позвонил своему дворецкому, просто чтобы сказать, что едет и скоро будет. Я был потрясен».

На площадке Делон, как и во время съемок «Мелодии из подвала», называл Габена «шефом». И на то была причина, вспоминает Депардьё: «Габена все уважали. Как только он уходил со съемочной площадки, его место занимал Делон. Но в нем все же было больше уязвимости, чем уверенности». А может быть, еще и надежда на то, что однажды его назовут «духовным сыном» Габена или даже его «наследником»? Делон не знал тогда (и это понятно), какую головокружительную карьеру сделает дебютант Депардьё, которого станут сравнивать (до тошноты) с главным героем «Набережной туманов» [24]. В этом сравнении не было ничего удивительного, поскольку сам Габен однажды сказал: «Этот смог бы сыграть все мои роли!» И тут же дал уточнение по поводу родственных связей, которые выводила пресса: «У меня на голове нет короны, никакой я не король, так что и наследника мне незачем назначать. Все это журналистская чепуха! У таких ребят, как Жан-Поль, Ален, Депардьё и пара-тройка других, есть свой большой талант, который принадлежит лично им, и они наверняка пройдут большой путь. Я им этого желаю. Они уже сыграли и смогут еще сыграть героев, подобных тем, которых сыграл я сам на определенных этапах своего пути, но этим наша преемственность и ограничивается».