– Там висит копия, – сказала она и зябко поежилась. – Идемте обратно в дом.

– Только одного я не понимаю, – заговорил Эндрю, когда они вернулись на кухню. – В музее такое множество экспонатов – как же вы узнаете, какой из них он собирается украсть в следующий раз? Даже если один из десятка выбирать, и то можно ошибиться.

– В этом и была вся трудность, – сказала Гейбриел, кивнув, – пока в один прекрасный день я, находясь у него в кабинете, не заметила кое-что у него на столе. – Она подошла к стопке журналов в ящике около холодильника, выбрала один и раскрыла его на последних страницах, где печатаются объявления. Это «Международный коллекционер», – пояснила она, – специальный журнал для многих знатоков искусства. Так вот, на письменном столе у Стоттмейера – или, если хотите, ван Кайзера, – лежал номер «Международного коллекционера», раскрытый на страницах объявлений в самом конце, – таких, как эти, – она показала на страницу мелких объявлений, расположенных по рубрикам. – Одно из объявлений было обведено чернилами. Тут его куда-то вызвали из кабинета, и я переписала то объявление. В нем предлагалась на продажу вещь, подобная которой имелась в Галльярде. Я знала это, потому что тот экспонат приобрел для музея Роланд, когда он был хранителем. Я заподозрила недоброе.

– И ответили на объявление? – спросил Эндрю.

– Не от своего имени, – сказала Гейбриел. – Я не хотела, чтобы он узнал, что я раскрыла его план, если то объявление поместил действительно он. Поэтому я попросила свою подругу в Бельгии, имя которой ему бы ничего не говорило, написать на указанный в объявлении номер почтового ящика.

– И выяснилось, что тот предмет предлагал на продажу ван Кайзер? – спросила Кики, подумав, что этого доказательства будет достаточно, чтобы уличить хранителя музея.

– Не совсем, – сказала Гейбриел. – Он слишком хитер. Но продавцом оказалась фирма его двоюродного брата «Стоттмейер и Дреслер», которая выступает в качестве посредника. Разумеется, Стоттмейер и Дреслер получают большие комиссионные.

Минуту поколебавшись, Кики рассказала Гейбриел и Эндрю о том, что поведала ей Елена накануне: что доктор ван Кайзер обвинял Гейбриел в подделках и был намерен потребовать у совета попечителей её увольнения.

– Гейбриел, он знает, что вы подменяете экспонаты? Может, именно поэтому он сказал Елене, что вы изготовляете подделки, – закончила она.

– Точно я этого не знаю, – ответила Гейбриел. – Ведь он вообще любит – как это говорится? – поливать меня грязью. А у этой Елены мать заседает в совете. В его интересах выставить меня вон из музея.

– Как вы их делаете? – спросил Эндрю. – Я имею в виду копии.

Гейбриел улыбнулась.

– Со многих музейных ценностей я не могу сделать копии. Изготовление любой копии требует долгих часов труда. Я работаю до глубокой ночи. Что до ваз и чаш, – пояснила она, – то их копии я делаю со слепков, так что они сохраняют форму и клейма оригинала.

– Китайскую вазу вы так же сделали?

– Да, частично. Но такой тонкий слой глины не сохранил бы форму сосуда, поэтому мне пришлось укрепить глину материалом, который используют хирурги. К несчастью, путь не был свободен, и я не смогла поставить сегодня утром вазу в витрину.

На лице Кики появилось озабоченное выражение.

– Меня всё это очень тревожит, – сказала она. – Если кто-нибудь из покупателей обнаружит, что он приобрел подделку, ван Кайзера ждут крупные неприятности.

– И тогда уж он наверняка узнает, что подмену совершил кто-то из сотрудников музея, – добавил Эндрю. Гейбриел согласно кивнула.

– Вот почему мне непременно нужно вернуть сегодня подлинную китайскую вазу на её место в музее. Он не должен заподозрить меня. Иначе он без малейшего колебания отдаст меня в руки полиции.

– Подождите-ка, – сказала Кики. Она встала и принялась ходить взад и вперед по кухне. Рыжик ходил за ней по пятам.

– Опять она напустила на себя вид репортера, который производит расследование, – пошутил Эндрю.

– Погоди ты! – нетерпеливо отмахнулась Кики. Она посмотрела на Гейбриел. – Нет, он не станет добиваться вашего ареста. Он не может пойти на такой риск, так как не знает, много ли вам известно о его махинациях. Ведь вы можете выдвинуть контробвинения. По-моему, он считает, что достаточно наговорил на вас Елене, чтобы скомпрометировать вас в глазах попечительского совета. Он рассчитывает, что она все перескажет матери. – Кики перестала расхаживать. – В сущности, он может сделать всего две вещи, чтобы остановить вас.

Эндрю и Гейбриел молча уставились на неё.

– Если бы он обнаружил, что вы берете из музея экспонаты, он мог бы начать шантажировать вас, или же… – Она помолчала и подняла глаза. – Или же он мог бы выкрасть их обратно и хладнокровно убить вас. Нам лучше поспешить, – продолжала она. – Уж втроем-то мы как-нибудь перехитрим систему сигнализации.

– Минуточку, – вмешалась Гейбриел. – Во-первых, я пойду туда одна. Я не могу впутывать вас. Вы слишком молоды для всего этого. И ещё я должна покаяться перед вами.

– В чём? – спросила Кики. Гейбриел опустила глаза.

– Я очень рада, что вы с Эндрю пришли ко мне на пиццу, – сказала она. – Я хотела, чтобы вы пришли. Вы мне нравитесь, – она посмотрела на подростков, и Кики заметила в её глазах слезы. – Но сейчас я использую вас в своих интересах, и мне совестно. Я пригласила вас, чтобы на всякий случай получить алиби. Чтобы назвать уважительную причину, объясняющую моё появление в городе через много времени после закрытия музея, если бы кто-нибудь заметил там мой фургон.

– Вам нужна возможность сослаться на то, что вы отвозили нас домой, если бы вас увидели в городе? – уточнил Эндрю.