Там нас ждали Гэлисс с парализующим пистолетом и двое псионов, которых я не знал: это были угрюмые накачанные ребята, одетые в униформу охранников. И Дир, стоявший под прицелом, как взъерошенная птица. Я замер, встретившись с ним глазами.

— Что? — начал я, чтобы прикрыть лихорадочное мелькание мыслей, прекрасно зная — что…

Дир покачнулся, увидев меня: его предсказание сбывалось. Охранники подхватили его и снова поставили на ноги. Мои руки вцепились в грубые деревянные перила. Рубай внимательно следил за моей реакцией, я чувствовал, что Гэлисс и оба охранника пытаются, сбив контроль, проникнуть в мои мысли.

— Что происходит? — спросил я, ровно держа голос. — Дир? (Не сдавайся, не отступай. Бога ради!) — Я не мог позволить себе проникнуть в его сознание и поддержать его. — Наоборот, я пытался убедить себя в том, что действительно не понимаю, что происходит, цепляясь за замешательство, как за спасительную соломинку. Если бы они знали всю правду, мы наверняка были бы уже на небесах.

Но нельзя позволить себе такие мысли. Я пытался сохранять каменное выражение лица, сцепив зубы так, словно замкнул их на ключ.

Дир тоже молчал. Мысль о том, что его смерть смотрела на него моими глазами, превратила его сознание в беспорядочный шум. Я понял, что это единственный выход для него, что лишь страх способен скрыть то, что он не мог сделать достоянием врагов. В этих обстоятельствах пригодился опыт телепатии, который он приобрел.

— Боюсь, Кортелью должен ответить за большее, чем ты ожидаешь, — сказал Рубай со зловещей уверенностью, от которой у меня перехватило дыхание.

— Не понимаю, — покачал я головой. — Почему он под прицелом?

— Потому что он попытался проникнуть на корабль и предупредить команду о наших планах. К счастью, он обратился к верному мне человеку.

Я был ошеломлен, хотя ожидал чего-то в этом роде. Моя идея, это придумал я! Благодаря мне это превратилось в срыв и предательство.

— Дир, ты сделал это? Зачем? Мы могли прилично подзаработать… — Я произнес эти необходимые слова почти одними губами, пытаясь прочитать на его лице обвинение в свой адрес. — (Я не подставил тебя, клянусь!) — Я старательно обходил эту мысль. На его лице я прочитал ответ на свои сомнения: он все понимал, не винил меня, я был лишь слепым орудием в руках судьбы…

— Я сделал это для более высокой цели, Кот, — сказал он почти спокойно, но лицо его было смертельно бледным.

— Ты забыл сказать, кому служит эта самая цель, — вмешался Рубай. — Диридэди Кортелью — агент Службы Безопасности. Я знал это на Ардатее и проследил, чтобы он явился на Синдер. Я решил поймать его с поличным и посмотреть, подставил ли он еще кого-нибудь из Института Сакаффа.

— Пока нам еще мало что известно. Я думаю, самое время прервать болтовню и заняться делом. — Гэлисс посмотрела на меня, и в ее взгляде ясно читалась уверенность, что мы заодно с Кортелью. Я чувствовал, что мои глаза расширяются.

Ужас от того, что им известно все о Дире, перешел в ужас от того, что нас ожидает.

— Дир, ты службист? — Эти слова прозвучали как слабое подобие тех, что я произносил на самом деле. — Как ты мог связаться с ними — ты же классный псион!

Он освободился от хватки охранников и выпрямился.

— Да, я работаю на Службу Безопасности. И горжусь этим. — Впервые он выдержал взгляд Рубая. — Я делаю это для того, чтобы доказать, что псионы могут жить нормальной жизнью в обществе.

— И ты называешь это нормальной жизнью, это лакейство перед законом, который превращает нас в изгоев? — Лицо Рубая оживилось. — Ты трус, нахлебник и предатель после этого. Мы не люди и никогда ими не будем; мы не твердолобые. Если мы хотим добиться справедливости, то должны создать свою.

— Значит, ты ставишь себя ниже людей и не имеешь права обвинять их в этом. — Кортелью поднял подбородок, он был полон безумной смелости, настолько, насколько Рубай исходил ненавистью. Дир как будто дразнил Рубая, подкармливая его гнев и распаляя его. — Двойное заблуждение лишь увеличивает заблуждение. Мы можем убедить обычных людей в том, что не представляем собой угрозу, если действительно не будем угрожать им. Нам позволят жить обычной жизнью, только если удостоверятся в том, что мы безопасны. Мы не должны преступать закон — это единственный выход. Изгои вроде тебя, наоборот, запугивают людей, а расхлебывать последствия должны все. — Дир поймал мой взгляд и указал на Рубая, его руки дрожали не то от гнева, не то от страха. Но все, что он сказал, он не относил ко мне.

— Но так не получается! — Рубай нервно взмахнул рукой, как будто отбрасывая что-то. — И ты прекрасно знаешь это! — Он обращался уже ко мне. — Если мы не ударим первыми, человечество поступит с нами так, как с гидранами! Коту прекрасно известно, что значит не жить, а ползать с ненавистью всей вселенной на плечах. У него не было шанса вырваться из этого лишь потому, что он рожден псионом. А ведь он призван занять несравненно более высокое положение, чем кто-либо из живущих. — В этот момент он смотрел не на меня, а на себя. — Именно для этого ты здесь. Кот. Ты можешь называть этого человека своим другом. Но теперь ты должен увидеть, что он является куклой в чьих-то руках, предателем своих собратьев, который хочет лишить нас всего, ради чего мы так долго работали, чего мы заслуживаем. Я позволил ему довести свое преступление до конца, чтобы полностью понять природу его деяния и выбрать адекватное наказание. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Плеть его голоса продолжала хлестать меня.

Я посмотрел на Дира и потом вновь на Рубая, чувствуя почти физическую боль в груди. Все, что я мог сделать, — это кивнуть. Понимая с обостренным чувством отчаяния, что он прав; и что Кортелью тоже прав. И что оба совершенно не правы.

Я вцепился руками в свой пояс.

— Назови подходящее наказание, — вкрадчиво сказал Рубай, давая мне понять, что именно он хочет услышать.

Я молчал.

— Ну же, уличный герой! — заговорил Дир. — Ты всегда был мелким воришкой, охотником за кредитками, в любой момент готовым смыться. Вы с ним — два сапога пара. Он убьет меня в любом случае, так скажи ему то, что он хочет услышать. Скажи ему, что я должен умереть! — Его глаза умоляли меня: — (Скажи же, смелее!)

— Убейте его. — Слова кислотой обожгли мне губы. — Он заслужил это. Убейте же!

Рубай усмехнулся.

— Подождите! — неожиданно воскликнула Гэлисс.

Но поздно — я почувствовал мощную волну энергии. Это Рубай ударил концентрированным лучом энергии пси. Лицо Дира перекосилось, его руки взлетели к груди. В последний миг я почувствовал, как его сознание наполнилось ужасом и отчаянием и кричащие цвета кошмара перешли в черно-белую агонию… Затем он опустел и рухнул на пол.

Я больно ударился спиной о перила, налетев на них и вцепившись обеими руками, ослепнув, оглохнув и онемев. Все мои чувства умерли, когда сознание выключилось, чтобы сохранить себя, и теперь медленно возвращались. Я увидел Рубая, подошедшего к телу Дира. Он разглядывал его, продолжая улыбаться той же нечеловеческой улыбкой. Он за секунду остановил сердце Дира концентрированным точечным ударом пси. Он только что убил человека, не дрогнув ни одним мускулом.

Он заблокировал себя полностью, и даже не мог испытывать никаких чувств. Нет.

Одно чувство было налицо — он наслаждался.

Рубай повернулся ко мне, но я смотрел на Дира. Я искал его, чувствуя страшную пустоту внутри себя, там, где только что был он. Я видел его. Я мог к нему прикоснуться, но совершенно не чувствовал его. Умер. Он умер. Он ушел. Он был уже далеко… И никогда не вернется. По моей вине.

— Не жалей о нем, — сказал Рубай, — это враг.

— Он был моим другом. — Я наконец взглянул убийце в глаза.

— Вот видишь! — Гэлисс указала на меня пистолетом, как пальцем. Охранники вздрогнули, на их оцепеневшие лица возвращалось осмысленное выражение. — Он с ними! Ты глупец, если не чувствуешь этого. Ты убрал Кортелью, ничего не прочитав у него!

Рубай смотрел на нее недовольно, однако не прерывал.

— Ты права, — наконец проговорил он, подняв обе руки. — Разумеется. Как всегда, моя наставница и советчица. Но информация не потеряна. Как насчет нашего дорогого Кота? Сейчас мы покопаемся в его