меня привезли сюда. В этом случае их отправляли в предпортовое поселение без охраны и обычно предпочитали использовать новичков, поскольку они были в лучшей форме. Я был уверен, что Кильхода не даст мне ни малейшей поблажки. Однако в один прекрасный день я не поверил своим ушам, когда меня вызвали для погрузочных работ наверх.

Мы с Микой погрузили ящики с кристаллами и куски полуочищенной руды. Наши налитые кровью глаза почти ослепли при дневном свете во дворе шахты; охранник, опершись о борт снегохода, зевал. Мика постоянно кашлял и сплевывал кровью — в темноте шахты внизу я не замечал этого. Я выполнил свою часть работы и погрузил немного за напарника, чтобы не возбуждать недовольство охранника. Но даже после этого я чувствовал себя гораздо лучше, чем внизу, — почти человеком. Мы уже закончили, когда появился водитель по имени Джоральмен. Он разглядывал меня с минуту, затем усмехнулся и произнес:

— Пресвятой Сарро, да это же ты! Заставил же ты меня попотеть, клейменыш. Мы до сих пор не можем найти такого спеца по вождению снегохода, как ты. — Он усмехнулся, я тупо смотрел на него около минуты, пока до меня не дошло, что он шутит. — Кильхода — крутой мужик. Давненько никто не поддевал его так, как ты, — улыбка вдруг сошла с его губ. — Не обессудь, что последствия этого — подлинная награда за твое умение.

Я лишь хмыкнул, с трудом ворочая языком в сухом, полном пыли рту и раздумывая, следует ли мне отвечать. Не решаясь говорить, но так же опасаясь спровоцировать гнев Джоральмена молчанием, я решил тряхнуть стариной и заглянул в его мысли. На поверхности сознания я прочитал радость от того, что он видит меня живым. Проникнув чуть глубже, я с удивлением обнаружил нечто напоминающее чувство вины. Именно Джоральмену я обязан тем, что меня хотя бы на время вытащили из адова пекла. Он настоял на том, чтобы вызвали меня. Интересно, почему ему не все равно, что со мной происходит?

Я взглянул на дальние горы, вытер лицо и почти улыбнулся. Охранник выдал нам с Микой по термокостюму, пихнул нас на ящики и захлопнул дверцы. Я почувствовал, что снегоход завелся и покинул шахту через воздушный шлюз купола.

Спустя некоторое время я обнаружил небольшую смотровую щель и открыл ее.

Конечно, через нее невозможно выскользнуть, но, по крайней мере, виден свет божий. Из-за холодного ветра у меня одеревенел нос и онемело лицо, но я не мог оторваться от открывавшегося передо мной вида. Бесконечная бело-голубая пустыня излечила мой изможденный разум.

— Выгляни, Мика, — твердил я своему товарищу. — Только снег и небо. Это реальный мир. — Мой голос прервался, я тяжело закашлялся, сплевывая синюю мокроту, и вытер рот. — Это напоминает, что мы еще живы.

Мика молчал.

— Ты не хочешь посмотреть?

— Не-а. От этого снега можно ослепнуть. Что превратило тебя в поэта? — Он мрачно посмотрел на меня, расчесывая грудь под курткой.

Я сцепил руки, ощутив мозоли на ладонях:

— Я не ковыряюсь в этой проклятой руде, ты понимаешь?

— Бред. Думаешь, тебе удастся слинять, когда мы доедем до порта?

— Почему бы и нет? — Я вновь неуютно ощутил себя в железном гробу снегохода.

— Вначале все так думают. Даже у меня когда-то была такая сумасшедшая мысль.

— Долго ты здесь? — попытался я сменить тему.

— Не знаю. Какой сейчас год?

— Две тысячи четыреста семнадцатый.

— Господи, — пробормотал он, — и всего-то? Всего лишь пять дерьмовых вонючих лет?

Я не видел в шахте никого, кто хотя бы приблизился к исходу положенных десяти лет. Голос Мики стал жестким:

— Слушай меня. Даже и не думай пытаться. Джоральмен кажется человеком, однако он парализует тебя с такой же ловкостью, как и любой другой. А когда ты вернешься на шахту… Ты когда-нибудь видел, как поступают с беглецами?

— А что, если бы мне удалось бежать? — Я помнил, что Джоральмен специально вызвал меня.

— Это невозможно. Но даже если ты чудом убежишь, тебе никогда не удастся вырваться с этой планеты. Они проверяют по клейму… Никакого смысла. И помни: что бы ты ни предпринял, это отразится на мне. Не делай глупостей. — Он опять тяжело закашлялся. — Дерьмо! Ради Бога, оставь эту мысль. Да мы здесь замерзнем… — Он вытянулся на пластах руды и закрыл глаза. — Немного посплю…

Он уже спал, не закончив фразу. Я открыл окошко. И в этот момент внезапно пол ушел из-под ног, и мы обрушились в бездну.

Холодно… очень холодно… Мои руки, вытянутые над головой, одеревенели от холода, тело онемело. Кто-то, должно быть, ударил меня по голове, но я не помнил ни борьбы, ни вообще чего-либо. Затем я сообразил, что уже давно не в Старом городе и даже не на Ардатее, и открыл глаза. Я лежал на груде ящиков, а надо мной на недосягаемой высоте ярким пурпурным закатом пылало небо. Пурпурное зарево вливалось в открытые дверцы снегохода, и пар от моего дыхания сливался с ним. Я вздрогнул, наслаждаясь мудрым спокойствием неба. Кто-то застонал. Я поднял голову, вспомнив о Мике и обо всем, что произошло:

— Мика?..

Я отбросил разбитые ящики, ощущая сладкую радость от звуков приглушенного потрескивания — это распадались кристаллы телхассия. Мне удалось встать, хотя я по колено стоял в мешанине из разломанных ящиков и руды. Мика лежал на спине неподалеку, наполовину заваленный рудой. Я полностью освободил его, довольный тем, что отсек снегохода был загружен почти доверху; если бы груза было меньше, глыбы руды погребли бы нас заживо.

Мика закоченел, но еще дышал, и когда я проник в его сознание, то понял, что забытье его было неглубоким. Я замер, прислушиваясь: кроме своего и его дыхания, я ничего не слышал. Ровным счетом ничего. А где же Джоральмен? И что вообще произошло? Похоже, мы провалились в яму. Я потрогал рукой затылок. Глаза еще не в состоянии были видеть нормально, и я мог думать только о конкретных действиях. Нам нужна помощь. Надо посмотреть, что с Джоральменом, у него должно быть радио или что-то в этом роде… Дверцы нашего отсека раскрылись от удара, и я знал, что это невероятная удача, которую невозможно оценить по достоинству.

Я начал карабкаться наверх.

Когда мне удалось добраться до люка, огромный корпус снегохода сдвинулся и наклонился на несколько сантиметров. Я похолодел, сердце бешено забилось, и, не дожидаясь, пока машина соскользнет в бездну, я выпрыгнул на снег и оказался на широкой площадке, над которой вырастала ледяная стена, к счастью не отвесная.

Снег служил нам дорогой и привел в эту западню.

Но когда я посмотрел вниз… Мне понадобилось медленно сесть на снег, подтянуть колени к груди и крепко обнять их, чтобы умерить дрожь. Снегоход держался практически на одном полозе. А под ним — прозрачные стены зеленого рельефного льда, уходящие на сотню метров или больше в зияющую черную пропасть.

С замиранием сердца я увидел, что кабина снегохода повисла над бездной.

Немыслимо было даже подумать о том, чтобы добраться до нее, до Джоральмена, до радио и не отправиться к праотцам. Я отполз еще немного назад, думая о Мике.

Пока он без сознания, он не представляет угрозы для устойчивости машины, но не дай Бог он проснется… Достаточно одного неловкого движения, малейшего неосторожного жеста…

Через некоторое время я пришел в себя, было слишком холодно, ушибы болели — все это заставляло серьезно задуматься и начать действовать. Я, наконец, избавился от слепого ужаса. Я пополз к краю пропасти, дрожа, заглянул в зияющую бездну. Но заставить себя вновь залезть в снегоход или хотя бы прикоснуться к нему я не мог. Однако оставаться в таком положении и ждать, пока мы замерзнем или машина обрушится вниз, тоже немыслимо. Я стал карабкаться наверх, утопая в рассыпающемся снегу.

Я вылез на поверхность, задыхаясь, весь в осыпающейся белой пыли. Перед тем как стряхнуть снег, я