— Совершенно верно.

— Надо же, вспомнил жену в завещании, — удивился я.

Веспер Юнсон фыркнул.

— Вспомнил? Думаете, Гилберт Леслер помнил о ком-то, кроме себя? Он вообще не оставил завещания, так что состояние автоматически отходит Хелен как ближайшей наследнице.

Я задумался.

— Но ведь они уже договорились о разводе. А в таком случае супруги, наверное, утрачивают право наследовать?

Он покачал головой.

— Право наследования действует, пока брак официально не расторгнут, что происходит лишь через год, когда истечет контрольный срок. Юридически брак расторгается только после суда.

Но ведь Хелен собиралась вчера к адвокату именно по этому поводу? Да, теперь я вспомнил. Она даже условилась с адвокатом на определенный час, но не пошла, лежала в постели с мигренью.

— Если бы Хелен вчера побывала у адвоката и подписала бракоразводные документы, она бы потеряла право на наследство?

Веспер Юнсон как-то странно покосился на меня.

— Если бы Хелен вчера подписала бумаги, а Гилберта убили нынче вечером, она, скорее всего, осталась бы без наследства. Поскольку городской суд мог уже сегодня утвердить расторжение брака.

Я размышлял над его словами, но смысл их ускользал. А он спокойно продолжил:

— У Хелен Леслер была убедительная причина убить мужа, вдобавок и алиби у нее нет. Однако насколько я знаю, размер обуви у нее не сорок третий, да и силенок маловато, чтобы таскать взрослого мужика по лестницам.

Я хотел ответить, но тут Класон затормозил у нового здания уголовной полиции на Бергсгатан. В опаловых сумерках светлый бетонный фасад казался до странности белым.

Скоростной лифт доставил нас на третий этаж, комиссар предложил мне посидеть в приемной, а сам исчез в кабинете.

То и дело зевая, я листал вечерние газеты и сквозь желтую полированную дверь слышал, как Веспер Юнсон говорит по телефону. Звонил он в разные места. А у меня глаза словно песком засыпало, все тело ломило, одежда мешала каждому движению. Да, прошли те времена, когда я безнаказанно пренебрегал сном.

В углу стоял стул. Я подтащил его поближе к креслу и водрузил на сиденье тяжелые, как гири, ноги. И в эту самую секунду в приемную вышел Веспер Юнсон.

— Ночевать собираетесь? — неодобрительно поинтересовался он.

— А что, очень удобно.

— Хоть бы газетку подстелили под грязные ботинки.

Я встал и опять зевнул.

— В последние годы слух у Свена Леслера действительно ухудшился, — сообщил комиссар. — Что-то с внутренним ухом, похоже, лечение не помогало. Я говорил с его врачом. Странно, но, по его словам, вчера около пяти Свен Леслер позвонил ему и записался на сегодня. Сказал, что прочел где-то о новом чудодейственном методе гормонотерапии, который восстанавливает слух.

— Вот как, — буркнул я.

Сонливость не проходила, тяжелые веки сами собой опускались.

Привычным жестом Веспер Юнсон расправил усы и холодно посмотрел на меня.

— Кроме того, я позвонил прозектору.

— И что же?

— Как и ожидали. Свен Леслер утонул. Прозектор послал пробы содержимого желудка и жидкости из легких на экспертизу. В желудке найден мединал, в весьма высокой концентрации. Доза, видимо, была большая, но, скорее всего, не смертельная. Так или иначе, Свен Леслер успел утонуть, прежде чем отрава подействовала в полную силу.

— А одеколон? — спросил я. — Ведь из грудной клетки пахло одеколоном. Он что, его пил?

Комиссар достал носовой платок, поморщился и обмахнул сиденье, на которое я клал ноги.

— Неряха, — пробурчал он.

— Так как же — пил он одеколон или нет?

Комиссар встряхнул платок, аккуратно сложил его и спрятал в нагрудный карман.

— Одеколон присутствовал в легочной жидкости. Вернее, должен был присутствовать; кроме запаха, других следов не осталось, но это как будто в порядке вещей — он ведь летучий. — Юнсон выдержал эффектную паузу и продолжил: — Зато обнаружена некая соль, известная под названием «тиосульфат натрия» и используемая, кстати, в фотографии — как фиксаж и при стирке — как отбеливатель, вместо хлорки.

Я во все глаза смотрел на него. Господи, ну какое отношение проявка фотопленки и отбеливание ткани имеют к смерти Свена Леслера? А комиссар спокойно продолжал:

— В Сальтшен, по моим сведениям, не отмечено сколько-нибудь значительной концентрации одеколона и тиосульфата натрия. А вот в ароматических солях для ванны их полно.

— В солях для ванны?

Он кивнул.

— Вот именно. Теперь вы понимаете? Свен Леслер утонул вовсе не у мыса Блокхусудден. Его утопили в его собственной ванне.

— В ванне? — Я мгновенно забыл про сон.

Веспер Юнсон кивнул.

— Я только что позвонил в квартиру Леслера и поговорил с горничной. В ванной действительно не хватает пакета ароматической соли. Он был почти полный и стоял на бортике, у стенки. Вчера еще стоял — сегодня исчез.

— А один из соседей слышал, как наливали ванну, — с жаром подхватил я. — И было это около девяти.

— Вот-вот, — кивнул он. — Здесь все ясно. Убийца не ванну принимал — он топил свою жертву.

— Между прочим, плечи у Свена Леслера были в синяках, — припомнил я. — Похоже, он сопротивлялся.

— Совершенно верно, убийце явно пришлось применить силу. И при этом он — или Свен Леслер — ненароком столкнул в ванну душистую соль. Может, сразу и не заметил — так или иначе, изрядное количество соли высыпалось и растворилось в воде.

— Вспомнил! — воскликнул я. — В ванной стоял приторный запах!

— Точно, — кивнул комиссар. — Наверняка из-за соли.

— Пакет он, конечно, прихватил с собой, когда увозил труп Свена Леслера.

И пакет, и пустой тюбик от мединала, и полотенце, которым вытирал окровавленный пол в гостиной. Мысли бились у меня в голове, как сбившиеся с пути птицы. События, происшедшие после смерти двух мужчин и казавшиеся поначалу ясными и понятными, с каждым часом все больше запутывались и усложнялись.

На моем лице, похоже, явственно отразилось недоумение, потому что Веспер Юнсон добродушно ухмыльнулся.

— Да, все не так просто. Впрочем, нам обоим нужно выспаться, чтобы прочистить мозги. Поверьте, завтра все прояснится. — Он открыл блокнот. — Вот вам еще кое-какие подробности, которые надо переварить за ночь. Слушайте. Во-первых, мединал. Свен Леслер купил его несколько лет назад, когда страдал бессонницей. Горничная говорит, там было пять-шесть таблеток, и лежали они в ящике комода, в спальне.