«Хотел бы, чтобы вы нашли в себе свой Главный Талант и чтобы всю жизнь ваша работа была для вас источником наслаждения и радости».
И только добавляет чуть виновато и самоиронично:
«Сойдёт?»
Потому что чувствует, что не ответил, что опять разочаровал… Наверно, на этот вопрос может ответить только сама жизнь.
БН после не встречался конкретно с этими мальчиками и девочками, но другие выпускники той же школы и двух других ФМШ оказались в итоге у него в семинаре: Андрей Столяров, Николай Ютанов, Сергей Переслегин, Леонид Филиппов. Это ли не ответ на вопрос?
И ещё любопытная деталь. С такими же вундеркиндами (он их ласково называет фэмэшатами) встречается АН, только уже не в Москве, а в Новосибирске в конце декабря 1966-го. Вот тогда они и напишут окончательно эту главу, быть может, лучшую во всей повести. Ведь «Гадкие лебеди» будут закончены только в 1967-м.
А в 1965-м до конца года они встретятся ещё два раза — в Ленинграде будут писать свой «Лес» неделю, с 9 и по 15 октября, а в декабре впервые поедут в Комарово. Зачем так далеко мотаться в какую-то Гагру, если совсем под боком замечательный дом творчества и тоже на море? Именно в Комарове они будут отныне работать чаще всего. Но первая встреча с этим местом была несколько настороженной, да и продолжение в тот раз получилось не совсем ласковым.
«6.12 — Прибыли в ДТ Комарово. Расположились. Всюду следы стаканных донышек. В шкафчике 4 малыша и полбутылки „333“».
Малыши — это то, что позднее станут называть мерзавчиками, пустые, разумеется, а вот полбутылки «333» — это явно недопитый портвейн, на радость какому-нибудь алкашу. Но самая милая деталь — это следы стаканных донышек. Не важно, пили из стаканов бормотуху или чай. Важно, что следы остаются только на очень старой, потрепанной мебели и там, где плохо убирают. В общем, не «Хилтон», но всё равно уютно. Им будет хорошо работаться в Комарове.
«7.12 — сделали 8 стр. + 2 стр. вечером. Арк отбил себе внутренности. Стонет. Катались на финских санях».
Уж не сломал ли он себе снова ребро? Они у него так легко ломались…
И вот торжественная запись:
«18 декабря 1965. - сделали 8 стр. (117) И ЗАКОНЧИЛИ».
Свершилось. Уже вполне взрослая «Улитка» вползла в мир большой литературы. Она ещё не знает, какая ей предстоит тяжкая судьба, и в легкомысленной задумчивости шевелит рожками.
А братья тем временем, разогнавшись, уже не могут остановиться и тут же, 20 декабря набрасывают первый план новой повести — «Второе нашествие марсиан. Записки здравомыслящего». Потом наступает, как они пишут, осовелость. Дни и вечера заняты всякими обсуждениями, в частности важным обсуждением сценария «ТББ» для «Ленфильма». Но с каждым днём у них всё меньше серьёзного и всё больше простого трёпа — в конце концов, скоро Новый год!
Завершив «Улитку» (а она уже и называется, как надо, они даже выпишут для себя, сколько времени продолжалась работа):
«Итого встречались: март; ГАГРЫ; 1-й вариант
Апрель — май; ЛНГР; начало Переца
Май — июнь; МСКВ; Кандид
Октябрь; ЛНГР; конец Переца
Декабрь; Комарово; конец».
Это абсолютный рекорд и по количеству, и по длительности встреч за год.
Стругацкие оба не раз говорили, что «Улитка» — это их лучшая вещь, а БН, помнится мне, в 1990-м, выступая перед нами на Всесоюзном семинаре молодых фантастов, вообще сказал, что это единственная их повесть, у которой есть шанс прожить в литературе лет пятьдесят, остальные лет через 15–20 будут позабыты совсем. И это не было позерством — просто реалистичный взгляд на вещи. Характерно, что лет за сто до него примерно так же рассуждал Лев Толстой, отпуская своим романам не больше века. Как мы хорошо знаем, классик XIX столетия ошибся. Ошибся и классик столетия XX. Если предположить, что БН помнил о толстовских прогнозах, получается, что он ещё и внёс пятикратную поправку на ускорение прогресса. И тоже промахнулся. Сегодня это уже очевидно.
Но, мне кажется, что ошибся он и в другом: «Улитка» — прекрасная повесть, безусловно, одна из лучших, но выделить её как единственную из всех я бы не рискнул. Тогда (сразу после написания, сразу после прочтения) она казалась совершенно особенной, исключительной. Сегодня — через сорок с лишним лет — уже не кажется. По каким объективным критериям составлять эту табель о рангах?
Лично у меня так и остались любимыми «Гадкие лебеди». Знаю многих, кто выше всех вещей ставит «Град обреченный». Знаю таких, для кого нет и ничего не может быть лучше «Понедельника». Знаю людей, верных навсегда «Трудно быть богом», и таких, кто превозносит «Пикник на обочине». Абсолютной вершиной их творчества называют и «Обитаемый остров», и «Миллиард», и «Жука», и «Малыша»… И всё это имеет право на существование. Я специально проводил такие опросы и лишний раз убеждался, что объективных критериев нет. Есть читательские, коммерческие рейтинги (разные по странам и по годам). Есть мнение литературоведов и критиков (тоже сильно дрейфующее во времени и пространстве). Есть самооценка авторов — и даже она непостоянна!
И всё-таки, на мой взгляд, есть одна вещь, объективная в достаточной мере. Назовем её пассионарностью, определяемой как сумма факторов: оптимального возраста, опыта, здоровья, душевного состояния автора. У нас авторов двое. Поэтому всё очень наглядно — как на картинке в учебнике по физической химии. У каждого из братьев своя диаграмма состояния, своя кривая, своя линия жизни. В стартовой точке они расходятся на восемь лет, из-за этого долгие годы пересечение невозможно. Потом пересекаются, но ещё слишком сильно не соответствуют друг другу. Идёт постепенное, затем стремительное сближение. Оно достигает своего пика, после чего линии жизни со всей неизбежностью разбегаются вновь. Теперь они уже умеют искусственно удерживать их рядом и достигать почти таких же результатов, как в самые лучшие годы, но всё равно оптимум приходится на середину и конец шестидесятых.
Возможно, вершина этой Фудзи — именно 1965 год, возможно — 1966-й. Но не сильно позже. Все достижения 70-х, тем более 80-х — это уже надрыв. Это уже как подвиг, и чем позднее, тем большей крови он будет стоить обоим.
