утёнок» в «Изобретателе и рационализаторе» № 9 за 1986-й с предисловием Всеволода Юревича.

Процесс пошёл, как любил говаривать тогда Михаил Сергеевич Горбачёв.

Но, конечно, главным событием года 1986-го стал Чернобыль, 26 апреля. Другие катастрофы — даже затонувший 31 августа в Цемесской бухте пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов» (больше четырехсот жертв), — рядом с этой поблекли.

8 мая БН приехал в Москву, и в основном о Чернобыле они и говорили. Были и другие темы, но все скучные, организационно-финансовые. Ну и ещё в очередной раз обсуждался «Роман в письмах» (про борьбу с «МГ»). Перестройка всё-таки, вроде теперь можно… Увлеклись настолько, что АН даже не пошёл на съезд кинематографистов, хотя уже давно являлся членом СК. А съезд-то был примечательный, пятый по счёту, вошедший в историю под печальным названием «Съезд побеждённых». Это тогда вместо смещенного Льва Кулиджанова (хорошего, кстати, режиссёра) председателем был избран Элем Климов (тоже хороший режиссёр), сменилось в одночасье всё руководство Союза, сменилась идеология, сменились подходы… Не все последствия этого слишком стремительного переворота были положительными, но тогда случившееся было неизбежным и радостным. Кинематографисты бежали немножко впереди паровоза — другие творческие союзы, да и сама команда Горбачёва ещё не успели так лихо перестроиться. Но почему бы и не начать с кино? Зря, что ли, называлось оно важнейшим из искусств? А к тому же у киношников процесс долгий, и чтобы, скажем, «Асса» Соловьёва или «Холодное лето пятьдесят третьего» Прошкина вышли в 1987-м вместе с «Покаянием» Абуладзе, снимать их надо было уже теперь.

Фантасты пока отставали. Писатели в целом — ещё сильнее. И вообще за реальной действительностью не успевал никто. Жизнь во всём её многообразии — и позитивные сдвиги и страшные беды — как обычно, опережала самые смелые фантазии.

К чернобыльской катастрофе у Стругацких будет особое отношение. Ведь многие станут говорить, что в «Пикнике» они якобы предсказали, предвидели Чернобыль. Это, конечно, неправда. «Пикник» и по сюжету, и по теме, и по сути — повесть совсем о другом. Скорее уж предсказанием Чернобыля является их ранний рассказ «Забытый эксперимент» — там действительно люди сами себе устроили жуткую Зону на Земле. Но дело в другом: среди чернобыльских ликвидаторов «Пикник на обочине» — хотели этого авторы или нет, — становится культовой книгой, и эти специалисты начинают друг друга именовать сталкерами. Вот чем АБС могли и могут по праву гордиться. Они ничего не предсказывали, они просто как всякие большие писатели точно изобразили переживания и поступки человека, поставленного в чрезвычайные обстоятельства. И ещё — особым чутьем художника они элементарно угадали некоторые мелочи, иногда чисто внешние, что, как известно, поражает особенно сильно. И эта невидимая угроза, притаившаяся где-то за вполне обычными с вида предметами, и дети-мутанты, и болезненная привязанность к Зоне, и наш отечественный бардак в системе оцепления с традиционными дырками в заборе, и санобработка, и спецтехника, и даже загадочное мочало на антеннах в Чумном квартале, описанное в первой главе «Пикника»… Ликвидаторы рассказывали, что они своими глазами видели в Припяти точно такое же «мочало» на электропроводах и на телевизионных антеннах — да-да, на антеннах тоже! Лезть наверх и трогать его руками никому и в голову не пришло, а как в итоге объяснила это явление современная наука, мне, по всяком случае, неизвестно. Я только знаю, что химические и физические процессы, идущие под саркофагом в недрах разрушенного четвёртого блока станции, современная наука по сей день внятно описать не способна.

Так вот, среди друзей АНа, причём друзей весьма близких как раз в последние годы, был один чернобыльский ликвидатор, при том не просто офицер химвойск, призванный туда на месяц-другой военкоматом (таких полно было среди моих знакомых в силу нашего общего химического образования), а серьёзный специалист, окончивший мехмат МГУ, потом работавший в разных местах и ставший ветераном подразделения особого риска — как участник испытаний ядерного оружия на Новой Земле. Зовут его Юрий Зиновьевич Соминский. К АНу еще году в 1978-м его привел Шура Мирер. А Юрий (примерно так же, как его тезка Манин) — не только математик и специалист по всяким радиационным ужасам — он ещё и большой любитель, а потому знаток литературы, живописи, вообще искусства. Среди его друзей, например, художник Михаил Шемякин и сестра Андрея Тарковского Марина. Так что он хорошо знал и Владимира Семёновича, и Андрея Арсеньевича. В общем, мир, как всегда, оказался тесен. И, несмотря на большую разницу в возрасте (восемнадцать лет) АН и Соминский, которого тот звал как-то на еврейский манер — Сомскин, — быстро нашли общий язык и часто встречались. Даже когда Юра жил ещё на Коровинском шоссе, а уж когда переехал почти в соседний дом на улице Двадцати шести Бакинских комиссаров, он просто вошёл в число самых близких друзей. В 1991-м Юрий Зиновьевич стал одним из шести человек, участвовавших в церемонии развеивания праха Аркадия Натановича.

Показателем их отношений, причём в динамике, являются два таких факта: с 79-го и, наверно, до 1981-го Соминский выпрашивал у АНа «Град обреченный», а тот держался как Зоя Космодемьянская, мол, книги такой нет вообще; а первый вариант «Хромой судьбы» был выдан Миреру с обещанием не давать никому, даже Соминскому. Почувствуйте разницу.

Литературные вкусы у них различались, АН, например, страшно любил Пикуля и всегда обижался, если кто-то поносил его. Но в то же время, когда Юра принес ему Льва Гумилёва — «Поиски вымышленного царства», АН был в восторге: «Я так много узнал нового, а ведь вроде востоковед!»

Ну а Чернобыль — это была одна из любимых тем в их разговорах. АН мог задать какой-нибудь один вопрос и получал в ответ длинный рассказ с уникальными подробностями.

Например, спросил однажды:

— А у вас там многие сходили с ума?

— Никто не сходил, — честно ответил Юра. — С чего бы вдруг? Солнышко светит. Листики шелестят. Птички, правда, не поют. Это одна из чернобыльских странностей. Птицы оттуда улетели все. Вообще, когда попадаешь в Зону, сразу чувствуешь какую-то необычность, но не сразу понимаешь, в чем она. Город как город, деревня как деревня. Только потом, постепенно начинаешь замечать: отсутствие птиц, отсутствие детей, женщин маловато, военных многовато, и все (почти все) с марлевыми повязками или в респираторах. Это, кстати, самое главное. Пострадали в основном молодые дураки, пацаны, им невозможно было объяснить, что такое инструкция, а мы, получившие хорошую школу, ни на грамм, ни на йоту лишней опасности на себя не брали. Мы намордники надевали всегда сразу и не снимали до упора, и меняли регулярно, два раза в день минимум, потому что пыль — это самое страшное. То, что съешь, — выйдет, а в лёгкие — это навсегда.

Забавный был у нас паренек. Он очень любил клубнику и собирал сё там по заброшенным огородам. А клубника в то лето созрела размером с хорошее яблоко. Так вот, паренёк грамотный был, он с этой клубники кожицу аккуратно срезал — вся дрянь концентрируется именно во внешнем слое любого фрукта или ягоды. Потом сваливал её в тазик, заливал теплой водой, кажется, даже с добавлением альгината натрия — дезактиватора, выдерживал сколько-то часов, сливал, и так раза три. В общем, получался в итоге целый таз этой бледно-розовой отвратительной на вид массы, а он брал столовую ложку и, с наслаждением чавкая, ел. Обычно все говорили: «Иди отсюда, смотреть противно». Ну и водку, конечно, пили, потому что… как там у Галича: «Истопник сказал, что „Столичная“ очень помогает от стронция». Истопник прав: помогает. Перистальтику усиливает, все выделительные процессы ускоряет, и стронций-90 быстрее выводится из организма. Но то, что выдавали всем по сто граммов ежедневно, — это фуфло. Сами доставали всеми правдами и неправдами водку или спирт. А вообще-то был сухой закон: армейский режим плюс горбачёвская борьба с алкоголизмом. Вот такая жизнь. Но с ума никто не сходил.

Так что своего сумасшедшего в «Дьяволе среди людей», который песню поёт на крыше, АН придумал сам, но всё остальное там очень точно записано по рассказам именно Соминского. Юра, кстати, бывал и в Припяти, но там долго задерживаться было нельзя, слишком высокий уровень заражения, и жили все ликвидаторы летом 1986-го в Чернобыле.

Спрашивал АН и о здоровье Соминского, мол, не повлияла ли как-то такая работа. Юра в ответ улыбался: «Вскрытие покажет».

Прошло больше двадцати лет, и пока — тьфу-тьфу! — всё нормально. Дай ему Бог долгих лет, Юрию Зиновьевичу.

И раз уж мы рассказываем о 1986-м, грех не процитировать одной надписи на книге, сделанной АНом Соминскому, правда, ещё до Чернобыля. Подарен был замечательный том — «Стажёры», переиздание 1985 года в «рамочке» («Библиотека приключений» «Детлита»), туда вошли ещё «Путь на Амальтею», «Малыш» и «Парень». А надпись такая: