«…Белый июльский зной, небывалый за последние два столетия, затопил город. Ходили марева над раскаленными крышами, все окна в городе были распахнуты настежь, в жидкой тени изнемогающих деревьев потели и плавились старухи на скамеечках у подъездов».
Так начинается повесть «За миллиард лет до конца света» — точное отражение, настоящий символ всего периода 70-х в жизни АБС.
Группа учёных, знакомых или не знакомых друг с другом, живущих по соседству или просто в одном городе и занимающихся абсолютно не связанными между собой темами, вдруг — каждый в своей работе, но почти одновременно, — подходят к некому рубежу, к некой грани дозволенного, за которой открывается бездна. И тогда против них ополчается само мироздание, сам гомеостазис, то есть равновесие Вселенной. Бывает такое? Конечно, такого не бывает. И если кто-то пытался искать в повести научную логику, мы его поздравляем. Повесть совсем не про науку и не про учёных. Повесть просто о людях — о любых людях, которые впервые в жизни столкнулись с неодолимой силой. И вынуждены думать, как поступить. Вынуждены делать свой выбор.
Любимая тема Стругацких — проблема нравственного выбора — на этот раз обострена до предела и максимально приближена к простым сегодняшним будничным заботам каждого читателя. И конечно, за читателем остаётся право увидеть в книге и научную фантастику, и мистику и политику, или — самого себя, как в вогнутом зеркале с пугающим увеличением.
А есть и ещё вариант: увидеть в этой повести судьбу. Судьбу самих писателей, впервые так откровенно написавших о себе. Не было во всем их творческом наследии более автобиографичного произведения. И в этой праздничной безнадёжности, в этом победном крике отчаяния, в этой колоссальной трагедии обретения и скромной радости потерь — отразилась вся их собственная война… нет, не с Системой. Теперь уже не только с Системой, а именно с Мирозданием.
Поначалу пресловутое гомеостатическое мироздание воздействовало на братьев Стругацких — пардон за каламбур, — гомеопатически, то есть микродозами. Ну вот, хотя бы для примера.
В сентябре 1967 года они работают над «Гадкими лебедями».
«11.09 — Сделали 3 стр. черновика. Лопнула водяная труба, воды нет, и, говорят, два дня не будет. Творческое настроение упало.
12.09 — Сделали 7 стр. черновика. Вода пошла.
Вечером сделали 2 стр.».
Именно с таких досадных мелочей всё и начиналось у персонажей «Миллиарда». А уж потом прилетали карлики, взрывались шаровые молнии, деревья прорастали сквозь асфальт в одночасье и приходили следователи из прокуратуры. У самих АБС обошлось без карликов и молний, да и взбесившиеся деревья их не донимали (о следователях — разговор особый). Но факторов, мешавших им работать, становилось всё больше и больше. И если в конце 60-х им просто тупо отказывали в публикациях или обкладывали в прессе, то начиная с 1970 года Мироздание стало проявлять фантазию: книги, выходящие за рубежом, болезни, семейные проблемы… А уж когда они разгадали эти козни и рискнули назвать вещи своими именами, написав повесть, по ним открыли огонь из главного калибра: разгон редакции, доносы, расторжение договоров, хирургическая операция, едва не завершившаяся трагически, погибшая плёнка фильма «Сталкер», развод дочери, отчисление из института сына, сердечный приступ, смерть матери, инфаркт…
В это можно верить или не верить. Можно обращаться за помощью к религии или к науке. А можно до последнего иронизировать надо всем. Одного нельзя — не обращать на это внимания, особенно если ты писатель и наблюдательность вкупе с талантом аналитика — твоё главное оружие. Справедливости ради заметим, что в ситуации повести гомеостатическому мирозданию глубоко наплевать, верят в него или не верят, оно просто предлагает играть по своим правилам. В жизни всё ещё хуже, гораздо хуже: жизнь вообще не предлагает играть, ни по каким правилам, и потому от реального давления не помогают ни логические выкладки, ни молитвы, ни упреждающая стрельба, ни самоирония…
Так можно ли говорить, что материал для повести дали сами судьбы АБС, все эти неслучайные случайности, перерастающие в закономерность? Однозначного ответа не будет.
БН подчеркивал всегда и теперь повторяет, что творчество их никакого отношения ко всем вышеперечисленным событиям не имело и гомеостатическое мироздание — не более чем литературный образ. АН придерживался более осторожного мнения и на прямые вопросы частенько отвечал, что да, конечно, испытывал он на себе давление, вполне загадочное и тем более сильное, чем серьёзнее становились их с братом замыслы.
И, следовательно, каждый читатель волен выбирать более симпатичную ему точку зрения. Лично я выбираю точку зрения АНа не потому, что настаиваю именно на ней, а потому что для написания биографической книги такая гипотеза намного продуктивнее. Так, например, когда академика Иосифа Самуиловича Шкловского спрашивали, действительно ли он убежден в нашем одиночестве во Вселенной, он отвечал, что нет, конечно — просто, отталкиваясь от подобного утверждения, наиболее удобно выстраивать доказательную базу.
И вот теперь, покончив с этим затянувшимся предисловием и приняв как данность существование коварного Мироздания, проанализируем 70-е годы в жизни АБС под этим углом зрения. «Бог суров, но не злонамерен», — остроумно сформулировал как-то Альберт Эйнштейн. Мы предположим, что всё-таки злонамерен.
Небывалый за последние два столетия зной, случился и в Москве, и в Питере летом 1972-го, то есть за два года до написания повести. Потом жара тоже была, но не такая. А в 1972-м, во-первых, термометр зашкаливал в тени за 35 неоднократно, а во-вторых, жара держалась с июня и по август, и потому запомнилась всем. Даже тем, кто на целый месяц уезжал куда-нибудь в отпуск — в более прохладный Крым или Сочи. Ну а пожары лесные были такими, что даже советские газеты замалчивать их не могли. Нелепо врать, когда по утрам граждане выглядывают в окошко, а там сизая дымка висит в спертом раскаленном воздухе, и всё вокруг пропахло торфяной гарью…
Однако начнем по порядку. С января не удастся — нет никаких записей, а практически весь февраль 1970-го АБС работают в Комарове над «Градом обреченным» (название следует читать архаично — через «е», а не через «ё», что всегда подчеркивали авторы, так как название они позаимствовали от картины Николая Рериха). Это их самый большой долгострой и вещь по определению обречЕнная на долгую (или вечную?) жизнь в темнице письменного стола.
Может быть, поэтому Мироздание воспринимает её спокойно, равнодушно.
А стоит им только в апреле там же начать придумывать «Малыша» — якобы проходную, совершенно никчемную вещицу, — и сразу у БНа болят зубы, ангина, простуда, и расстроенный АН бежит за водкой — какая уж тут работа! Приезжает Ада, они переключаются снова на «Град», и всё постепенно восстанавливается.
Работа над «Малышом» шла вообще необычайно туго. БН объясняет это сегодня очень просто: оба не хотели над ним работать. Хотели они писать «Град», но это ведь только для души, а надо было ещё РАБОТАТЬ, то есть писать нечто такое, что напечатают прямо сейчас. Нет, было бы совсем неправдой утверждать что «Малыш» написан только для денег. Они вдвоём вообще никогда и ничего не писали только для денег (хотя деньги, безусловно, были нужны). Писать и тут же публиковаться было необходимо, чтобы про них не забывали, чтобы самим знать сегодня, сейчас мнение современников о себе, чтобы оставаться на плаву в широком смысле, чтобы держать марку. Вот для чего писали «Малыша».
А получилась-то совершенно гениальная повесть. И это я не для красного словца, а со всей ответственностью. Во-первых, считаю так не я один, а во-вторых, объясняю. Да, это была первая из
