Она сразу постаралась подтянуть живот, отчего стало трудно дышать, и отказалась от мысли взять еще кусочек хачапури. Аппетит вообще пропал.

Хорошо бы сейчас слинять отсюда. Но это невозможно, Любка обидится, да и вообще, с какой стати мне уходить? Мне тут нравится, а если мне глянулся этот мужик, то это мое глубоко личное дело!

Главное, чтобы никто не догадался. И она залпом выпила большую стопку водки, которую в обычной ситуации выпила бы в три, а то и четыре приема. Ей сразу стало легче. А тут еще ее сосед, известный фотокорреспондент, сразу налил ей еще.

Он вообще оказывал ей явные знаки внимания, тем более что пришел сюда один.

— Вы молодец, Элла! Вот так и надо пить водку, залпом, а то куда это годится — цедить помаленечку? У вас очень интересное лицо. Мне хотелось бы вас поснимать…

— Я не фотогеничная.

— Чепуха! Что вам положить? Хотите языка?

Или нет, давайте я сделаю вам бутерброд с икрой?

— Спасибо! — согласилась Элла. Он решил за мной приударить? Пусть. По крайней мере я не буду чувствовать себя обсевком в поле, как говорила бабушка Женя.

И она принялась кокетничать с соседом, стараясь даже не смотреть в сторону Воронцова. А вот он то и дело на нее поглядывал. Она ему понравилась. В ней было что-то щемяще беззащитное и в то же время необыкновенно уютное. Ему вдруг показалось, что если подойти к ней, положить голову ей на колени, то вся его нелепая кочевая жизнь как-то упорядочится. Он сразу понял, что ее жизнь тоже одинока и нелепа.

— Кто эта пышка? — спросил он у хозяина дома.

— Милая, правда? И классный юрист, между прочим.

— Она юрист? Никогда бы не подумал.

— Занимается авторским правом. Помогла мне в одном деле просто мастерски. Любаша с ней училась на юрфаке. А что, она тебе приглянулась?

— Да нет, просто я впервые ее тут вижу. И смотрю, Валентин на нее запал.

— Митя, ну что же ты, налей мне вина, — проворковала балерина.

— Да-да, Ирочка, прости…

Фотограф быстро надоел Элле. Он был уже пьян и ухватил ее за коленку.

— О, у вас такие стройные коленки… «Это ваши светлые колени вдохновили гений Дебюсси!» — вдруг тихонько пропел он. — Знаете эту песню Вертинского?

— Нет, не знаю.

— А, ее мало кто знает… А у меня полная коллекция Вертинского. Вы любите Вертинского?

— Я плохо его знаю.

— О, в таком случае вы должны прийти ко мне, и вы полюбите Вертинского, я уверен…

Его прикосновения были неприятны ей, и она постаралась сбросить его руку с коленки. Но ей не удалось. Тогда она вскочила и стала собирать грязные тарелки. Люба с благодарностью приняла ее помощь.

— Что, Валя тебя достал? — засмеялась она уже на кухне.

— И не говори!

— Вертинского пел?

— Пел. И приглашал к себе послушать.

— Он в своем репертуаре. Но тебе он не нравится?

— Нет.

Элла хотела спросить у Любы о Воронцове, но не стала. Сейчас та скажет ей о неземной любви его к балерине или что-то в этом роде, будет ясно, что ей тут рассчитывать не на что. Она и сама это знала, так к чему лишние разговоры. Ей вдруг стало грустно и стыдно, что она так и не позвонила ни Мише, ни Машке. Ну Миша ладно, а вот Машка всерьез обидится. И вообще, ей вдруг тут надоело.

— Любаша, я, пожалуй, уйду?

— Да ты что? Одиннадцатый час всего, время детское! Если ты из-за Вальки…

— Да нет, что ты! Просто я не очень хорошо себя чувствую, — ляпнула Элла.

— Так, может, пойдешь в другую комнату, полежишь?

— Нет, знаешь, хочется уже добраться до своей постели.

— Ну, Элка, что ты… В кои-то веки встретились…

— А мы скоро еще встретимся, я вас приглашу на форшмак!

— Ты серьезно?

— Более чем!

— Здорово!

— Ты только скажи, когда Вячеслав Алексеевич сможет, он ведь, наверно, очень занят.

— Вообще-то ужасно занят, но у него скоро отпуск, вот мы и выберем денек в самом начале. Короче, будем созваниваться! Может, все-таки останешься?

— Нет, поеду.

— Вызвать тебе такси?

— Не стоит, я немножко пройдусь, а потом поймаю!

— Я сейчас попрошу Славу тебя проводить.

— Ни в коем случае!

И она ушла. А ведь Любка уговаривала меня остаться куда больше, чем родная мать. Да мать и вовсе не уговаривала… Ну и черт с ней!

Едва выйдя на улицу, она вытащила мобильник и позвонила Маше. Та сразу закричала:

— Элка, ты? Откуда? Неужто из Вены?

— Ни фига, из Москвы!

— То есть как? Почему? Ты же должна была вернуться еще не скоро!

— Машка, я сейчас на улице! Приду домой, позвоню, если еще не будешь спать.

— Эллочка, у тебя неприятности?

— Никаких неприятностей! Ты еще не ложишься спать?

— Я сию минуту еду к тебе!

Элла обрадовалась;

— Но я еще не дома!

— Неважно! Я тебя дождусь, если приеду первая! Все, еду!

Элла вышла на проезжую часть и подняла руку.

— Люба, а где Элла? — тихонько спросил у жены Махотин.

— Ушла.

— Почему? Что-то случилось?

— Боже упаси! Просто она устала, неважно себя почувствовала. Или ей было тут не по себе, все незнакомые, не знаю.

— Митька, кажется, на нее запал.

— Шутишь? Она не в его вкусе.

— Он о ней расспрашивал, а в глазах что-то такое было…

— Ну вот еще! Она и так не слишком в себе уверена, а с таким типом… Не нужен он ей! Пусть коллекционирует балерин. И вообще, зачем он нужен нормальной женщине, при всем его обаянии?

— Я просто подумал, а вдруг ему нужна нормальная женщина, а?

— Судя по этой его девице, нет!

— Ну почему? Она очень хорошенькая!

— Не нахожу! И вообще, что говорить, Элла ушла!

— А может, нам как-то свести их в другой обстановке, более располагающей к знакомству?

Вдруг что-то сладится?

— Да что с ним может сладиться? Ну даже если предположим, что он ее обаяет, а дальше что? Он уедет куда-нибудь в пустыню или в сельву, будет часами сидеть на дереве, чтобы снять какую-нибудь тропическую тварь, Элка будет тут лить слезы, а он потом приедет и опять найдет другую? Нет уж! Она слишком хорошая баба!