— Что нехорошо?

— Знаешь, кто ты теперь? Доносчик — собачий извозчик.

Никита вспыхнул.

— Запомни: настоящий мужчина никогда, ни при каких обстоятельствах, не смеет говорить такие вещи о женщине, тем более о матери. К тому же ты вряд ли понимаешь разницу между любовью и сексом.

— Вы что, учить меня будете? Может, еще и пороть?

— Пороть? Нет, я тебя пороть просто права не имею, как бы мне иной раз этого ни хотелось, — рассмеялся Стас. — А вот на словах поучить тебя уму-разуму — милое дело. Пойми, чудила, ты уже маму запугал совсем…

— Никого я не запугивал, а если вы и ваше дурацкое кино ей дороже, чем я, то пусть! У меня есть бабушка, и мы даже очень прекрасно обойдемся!

— Ты все сказал?

— Да!

— А мне еще охота поговорить. Кстати, «очень прекрасно» говорить нельзя, неграмотно, но это так, между прочим. Ты, Никита, парень умный, надеюсь, поймешь. Жизнь такая штука… Вот представь себе: мама все бросила, вернулась к тебе, ты доволен, все у тебя хорошо. Но лет через десять ты будешь взрослым, слиняешь отсюда, у тебя начнется своя взрослая жизнь, любовь, секс и так далее, а мама? Останется одна, еще не старая, но уже и не такая молодая, чтобы начать карьеру, то есть кругом несчастная… И виноват будешь ты! Твои капризы, твой эгоизм…

— А с вами она будет счастливая?

— Хотелось бы надеяться. Но в любом случае это будет ее собственный выбор. Понимаешь, для человека самое главное самому сделать свой выбор, чтобы потом некого было винить. Ты же мужчина, подумай о маме. А я тебе не нравлюсь, что ж, ты меня редко будешь видеть, я очень-очень занят, и у меня свой принцип — никогда и никому не навязываться. Хотя честно скажу — я бы хотел иметь такого сына, как ты. Ну вот, кажется, я все сказал, а ты давай, думай!

И Стас вышел из детской. У него было ощущение, что он в одиночку разгрузил вагон бревен.

— Фу ты, ну ты!

Варя еще спала, он не стал ее будить и отправился на кухню.

— С добрым утром, Стас. Поговорили?

— С добрым утром, Анна Никитична. Поговорил, семь потов сошло!

— Хотите сок? Или кофе? Завтрак будет минут через сорок.

— Если можно, кофе.

— Ну так что?

— Может, я самонадеянный болван, но мне показалось, что он меня по крайней мере услышал. — И Стас передал теще свой разговор с Никитой.

— Ну дай Бог!

Сверху донесся восторженный визг:

— Мама! Мамочка моя! Приехала!

Стас и Анна Никитична переглянулись.

— Кажется, помогло!

Сказать, что Никита признал Стаса, было бы безбожным преувеличением, он его попросту не замечал, но зато был нежен с Варей, а это уже большой прогресс, так считали все взрослые в доме. Варя сияла. А Стаса точила ревность. Идиотская бессмысленная ревность. Она меня обманула, уверяла, что у нее ничего не было с тем типом, а мальчишка проболтался. Зачем она соврала? А вот чтобы ты, кретин, не терзался, как сейчас. Ты же знал, что она взрослая женщина, вдова, что до тебя у нее была своя жизнь, и очень странно было бы, если б у такой восхитительной, такой желанной женщины не было бы мужика… Я все понимаю, но как болит сердце. Да нет, дело не в мужике, просто она способна соврать и соврать убедительно… А он красивый, в сто раз красивее тебя… Но она же тебя любит, черт, как избавиться от этого гложущего червя? Напиться, что ли? Нет, только не здесь, при ее сыне и матери… Надо просто поговорить с ней, объясниться, вернее объяснить, что я такой ревнивый болван, что мучаюсь несказанно… Стоп! А что, собственно, случилось? Восьмилетний пацан сболтнул про секс с Эмми. Он-то откуда может это знать? И почему я безоговорочно поверил парню, который меня терпеть не может, а не Варежке, которая так меня любит? Потому что сам до нее никого не любил и меня никто так не любил. Идиот, дурная башка, тебе привалило счастье, так какого черта ты сам пытаешься все испортить?

В задумчивости он не услышал, как сзади подошла Варя. Обняла его, прижалась губами к уху и прошептала:

— Ты чудо, спасибо тебе…

— Иди сюда, сядь, — он усадил ее себе на колени. — Варежка, прости, но мне хреново…

— Что такое?

— Зачем ты мне соврала?

— Что я соврала?

— Что не спала с тем типом.

— С каким типом?

— С Эмми.

— Стас, я спала с ним, но я тогда даже не слышала о существовании Стаса Симбирцева. Поэтому твои мучения чистой воды дурь. Для меня не существует мужчин, кроме тебя, но это теперь…

— Он красивый.

— Для меня самый красивый ты, хотя у тебя столько дури в башке и морда колхозная, как выражается одна моя знакомая.

— Лизаня, что ли? — засмеялся он.

— А ты откуда знаешь?

— Она мне как-то сказала: Стас, вот гляжу на тебя, морда как есть колхозная…

— А ты что?

— А я ничего, ведь дальше она сказала, что я мега-талантливый и мега-обаятельный.

— И ты растаял?

— Естественно!

Стасу вдруг стало легко и хорошо. Варежка не начала упорствовать в своей лжи, призналась, и ей тоже явно полегчало. Как здорово!

— Знаешь, мама от тебя в полном восторге.

— Я от нее тоже. Умная, красивая, сильная, отлично готовит. О такой теще можно только мечтать.

У него в кармане зазвонил телефон.

— Алло, мама? Что случилось? Что у тебя с голосом?

— Сташек, милый, ты где сейчас? Я звонила Стэлле, она сказала, вы уехали.

— Мама, говори толком, что стряслось, я же слышу, какой у тебя голос.

— Сташек, милый, папа меня бросил!

— Как бросил? — ошалело спросил Стас.

— Очень просто, ушел к молоденькой. Сташек, умоляю, возвращайся, ты мне нужен, я совсем одна, мне так плохо! Тридцать восемь лет вместе, и вдруг… у меня в голове не укладывается… Сташек, я все понимаю, у вас медовый месяц, но твоя Варя хорошая девочка, она должна понять… У меня же никого нет, кроме тебя, мне так одиноко, так тяжело…

— Мама, погоди, мамочка, я не могу понять…

— Сташек, мне жить не хочется.

— Хорошо, мама, я прилечу, но не уверен, что получится прямо сегодня, надо же поменять билет, потерпи хоть до завтра, я попробую. Все, мамочка, я приеду, жди!

Он отключил телефон и тихо выругался.

— Что случилось? — испуганно спросила Варя.

— Хрен знает что! Отец бросил маму!