— Справедливо. Итак, ход второй: господина Шульце убила жена. Некоторые читатели, особенно те, кто разочарован в семейной жизни, пойдут по этому следу, но увидят, что ошиблись. Ход третий: убила не жена, а сын. Ход четвертый: убил не сын, а дочь.

— Ужас какой! — сказал отставной почтмейстер.

— Пустяки! — ответил Абердох. — Труп даже не был разрезан на части… Мы подбрасываем читателям эти четыре хода, а потом, перед самыми последними выпусками, нужно придумать по крайней мере еще три. Думайте, дядя, думайте! Вы, который изобрел этот кофейник, я уж не говорю о косилке!

— А кто еще появлялся в доме? — Аугенвайс явно заинтересовался.

— Никто больше не появлялся, — сказал Абердох.

— Из ничего ничего и не сделаешь.

— Вы ошибаетесь, дядя. Ваши рассуждения изобличают в вас грубого практика. Именно из ничего все и делается. Особенно улики в детективном романе. Я вам помогу: итак, пятый ход — господина Шульце никто не убивал!

— То есть как? — пролепетал дядя. — А из-за чего тогда весь шум?

— Неужели вы хотите, чтобы не было шума, если в квартире найден труп?

— Значит, труп найден?

— А разве я вам сказал, что он не найден?

— Но откуда же, черт возьми, взялся труп, если Шульце не убили?

— Шульце сам себя убил. Это ход пятый.

— Ловко! — сказал дядя. — Теперь я понял, как это делается. Нужно перебрать всех. Сосед не убивал, жена не убивала, дети не убивали. Значит, покойник сам себя убил.

— Но это еще не все, дядя, — сказал Абердох. — Шульце никто не убивал, и сам себя он тоже не убивал.

— Кого же убили?

— Убили Майера, таинственного соседа, поэтому он и исчез. И убил его Шульце. Он решил выдать труп Майера за свой собственный. Зачем? Чтобы зажить припеваючи на страховку, которую получит вдова. Дело в том, что уже в качестве Майера он собирается сочетаться законным браком со своей собственной женой.

— Постой, — сказал дядя. — Дай-ка я выпью кофе. У меня голова закружилась. Подумать только, какой негодяй!

— Кто негодяй?

— Этот Шульце, который убил Майера, выдал его труп за свой собственный, получил страховку и женился на своей собственной вдове, если я, конечно, правильно тебя понял. Негодяй…

— Откуда вы взяли, дядюшка, что он негодяй? Вовсе не негодяй.

— Ну, знаешь ли, — возмутился дядя, — хорошеньких взглядов ты понабрался в своем издательстве! Если этот не негодяй, то кого же тогда назвать негодяем?

— Вот, дядя, вы и попались на шестой ход. Шульце не негодяй. Он гениальный сыщик.

— Кто гениальный сыщик?

— Шульце! Ему поручили разоблачить авантюру, затеянную страховой компанией, и он устроил инсценировку убийства.

— Значит, он не убивал Майера? — с облегчением спросил дядя.

— Я же говорю вам, что нет.

— А труп? — кротко осведомился почтмейстер.

— Какой труп? — удивился племянник.

— Это ты меня спрашиваешь? Ты себя спроси!

— Ах, труп… Да, конечно, труп был. Видите ли, Майер убил сам себя. Он хотел избежать разоблачения. На это есть намек в первой части романа. Мы можем как угодно запутывать читателей своими ходами, но в конце романа мы обязаны показать, что возможность такой разгадки была дана уже в самом начале, только они ее проглядели. Иначе нам разнесут издательство. Так строится роман, в который заложено семь сюжетных ходов. Седьмой содержит разгадку.

— Да, — сказал дядя. — В почтовом деле тоже бывают загадочные истории. Пришло однажды таинственное письмо: улица не указана, только город, номер дома и фамилия. В качестве адресата, помню как сейчас, был назван некий Цаунпфаль, Представь себе, я тут же вручил письмо этому Цаунпфалю.

— Каким образом?

— Не догадываешься? — с торжеством сказал дядя. — Просто в нашем городе я всех знаю по фамилии. Если бы фамилии не было, тогда и найти было бы потруднее. Как в твоей истории. А ведь я был уверен, что это Майер убил. Ловко придумано! Не понимаю, почему директор тобой недоволен?

— Увы, дядюшка, придумывать я не умею. У меня никогда не сошлись бы концы с концами. Я просто пересказал вам детектив, который у нас скоро выйдет. Я читаю его корректуру, и — проклятая манера — запомнил всю эту белиберду.

— Когда мне в школе не удавались задачки, я всегда заглядывал в ответ. И ты попробуй. Прочитав с конца какой-нибудь детектив, которым твой начальник доволен, постарайся разгадать, как он построен в начале. И шпарь по этому примеру. Когда я начал заниматься изобретательством, я попробовал сам починить пишущую машинку соседа. Разобрал, почистил. А когда собрал, у меня осталось шесть лишних деталей. Я решил запатентовать усовершенствование машинки, да сосед подал на меня в суд за то, что я ее испортил. Но потом я научился изобретать. А тебя я научу писать детективы, и ты вернешься победителем в отдел, из которого тебя изгнали! Не благодари меня. Я делаю это не ради тебя, а ради Лизьхен.

— Бедная Лизьхен, — сказал Абердох. — Она так надеялась, что мы, наконец, поженимся! — Глаза доктора наук наполнились слезами. — Значит, я могу рассчитывать на ваш совет? Вы возвращаете меня к жизни, дядя. — Он хотел бы сказать все это иначе, но не смог: стиль, которым писали романы в издательстве «Цербер», был прилипчив.

В городке, где жил отставной почтмейстер Аугенвайс, у фирмы «Цербер» был свой магазин. Им заведовал г-н Земиколон, человек с железными нервами. Сам он говорил о себе так: «Человек, который проводит целые дни среди книг фирмы «Цербер», не может быть трусом. Иначе сойдешь с ума от одного вида обложек».

Как-то вечером г-н Земиколон отпустил продавца, запер выручку в сейф и любовно погладил рукой переплет книги «Тайна ночного крика». Этот новый боевик фирмы «Цербер» расходился особенно хорошо.

Потом он подошел к автомату — гордости и украшению магазина. С недавних пор во всех магазинах фирмы «Цербер» покупатели могли во все глаза смотреть на кровавые и таинственные обложки и сколько угодно вчитываться в зазывающие заглавия. Но перелистать книжку до того, как за нее заплачены деньги, они не могли.

— Иначе, — говорил г-н Земиколон, — мы разоримся. Мальчишки будут листать наши выпуски задаром и уходить, ничего не купив. Этого мы себе позволить не можем.

Тот, кто хотел не только поглядеть на обложку, но и узнать, что под ней скрывается, должен был подойти к автомату и опустить мелкую монетку. Тогда он получал один листок из середины детектива. Автомат делал два дела: он собирал монетки и разжигал у читателей стремление узнать, что будет дальше и что было до этого. Г-н Земиколон гордился тем, что его магазин оснащен самым сложным и современным автоматом. Этот автомат не просто выдавал листочки, но в целях рекламы произносил записанные на магнитофон отрывочные фразы: «Руки вверх! Стреляю». Кроме того, по желанию автомат исполнял рекламную песенку фирмы «Цербер», написанную безработным поэтом. Песня была прилипчива, как скороговорка или считалка, и звучала так: