язык, и их то и дело приходилось запивать вином, элем или сидром. Некоторые придворные дамы захмелели до того, что принялись откровенно заигрывать с конюшими и стражниками. Им пришлась по душе свобода, окружавшая герцогиню, ради этого они даже готовы были смириться с тем, что первую ночь в этом огромном замке им, за неимением кроватей, придется провести на соломе. Одна лишь чопорная леди Матильда сидела с недовольно поджатыми губами на противоположном конце стола, не сводя сверлящих глаз с герцогини, отдававшей должное острым блюдам.

Анна не скрывала от своей статс-дамы, что отправляется в этот вояж вопреки воле герцога, а поскольку отношения между ней и леди Харрингтон оставались несколько натянутыми, Анну удивила ее готовность отправиться в путь. Однако она не могла не оценить ее услуг, ибо, где бы они ни останавливались – в манорах Анны или на постоялом дворе, – супругу герцога всегда ждали всевозможные удобства, горячая вода и заботливый уход. И все это благодаря Матильде Харрингтон.

Всю следующую неделю Анна была страшно занята, но чрезвычайно довольна. Возможно, она в глубине души сознавала, что это последняя капля свободы, которая ей дана судьбой. Что дальше? Смирится ли Ричард с ее самоуправством или им предстоит борьба? Она побаивалась мужа, он все еще оставался для нее сумеречной тайной, которую она отнюдь не стремилась разгадать, интуитивно чувствуя, что здесь могут крыться страшные опасности и разочарования, и потому старалась не думать о приезде Ричарда Глостера, всецело отдавшись повседневным хлопотам.

В замке было шумно, дымно, суетились люди, пахло потом, сырой известкой недавно выбеленных стен, на рогатые чепцы дам оседала копоть. Анна в простом шерстяном платье и переднике сама следила за всем. Слышался стук молотков, смех, клубилась пыль, и потревоженные в старых башнях летучие мыши с писком вылетали в слуховые окна.

По утрам же, едва лучники трубили зарю, она отправлялась с Уильямом на соколиную охоту. Окрестные долины и болотистые низменности кишели дичью, и Анна пылала охотничьим азартом, спуская сокола на стаю уток или следя, как кречет одним ударом сбивает на землю цаплю. Порой к ним присоединялся кто- либо из местной знати, и тогда к завтраку в замок возвращалась шумная кавалькада. Местные дворяне наперебой являлись в Миддлхем, чтобы представиться герцогине. Она принимала их охотно, хотя порой и давая понять, что не может уделить им должного внимания из-за царящего в замке беспорядка. Интендант Майкл Меткалф оказался расторопнее, чем Анна полагала вначале, и едва ли не каждый день в замок со скрипом тянулись груженые повозки, так что Анна, едва вернувшись с охоты и переодевшись, с головой окуналась в дела. Кроме того, Меткалф прислал рекомендованных ему графом Перси слуг – управляющего, виночерпия, экономок, камердинера, клерков. Они избавили Анну от части забот, а старые слуги Миддлхема ознакомили ее со всеми уголками замка.

Мало-помалу в покоях Миддлхема появилась чудесная мебель из орехового дерева, инкрустированная серебром, огромные, от потолка до пола, гобелены с искусно вытканными сценами охоты, массивные настенные подсвечники из литого серебра. В большом зале она намеревалась украсить стены фресками, в малом – повесить шпалеры и драпировки, а пол спальни покрыть бархатными персидскими коврами с золотым шитьем и сдвоенной каймой из мелкого жемчуга.

Уильям Херберт оказался отменным помощником, у него был цепкий практичный ум, у этого мальчика с мечтательными глазами и лицом архангела. Анна прислушивалась к его замечаниям, а если Уильям брался за какое-то дело – будь то размещение людей или доставка в Миддлхем охотничьих соколов, – он справлялся с ним так, что Анна всегда оставалась довольной.

По вечерам, когда стояла хорошая погода, Анна устраивала в замковом дворе игры в кегли или шары.

Однажды в конце недели, после мессы, фрейлины и придворные Анны собрались во дворе замка. У всех было приподнятое настроение, паж обнес присутствующих легким элем, а затем середину двора расчистили, и началась игра в жмурки. Свита герцогини была велика, но воскресную мессу в замке посещало немало местных дворян, так что во дворе было шумно, и, когда тот, кому завязывали глаза шелковой лентой, кого- нибудь ловил и обязан был поцеловать, зачастую это оказывались совершенно незнакомые люди.

Анна, которая по своему положению не имела права принимать участия в столь вольных забавах, сидела на высоком крыльце, лакомилась острой лососиной, не обращая внимания на пристальный взгляд Матильды Харрингтон. Но она лишь весело хохотала, когда капитан лучников сгреб в охапку и расцеловал упирающуюся и пытающуюся сдержать смех Эмлин Грэйсток, дочь одного из первых рыцарей Йоркшира, или когда молоденькому аббату из Жерво, надушенному, словно светский щеголь, довелось коснуться губами румяной щеки перезрелой местной красавицы, уже трижды овдовевшей и теперь хищно подыскивавшей четвертого кандидата в супруги.

Уильям Херберт не принимал участия в игре. Сидя на ступенях, он небрежно перебирал струны лютни. Однако, когда пришлось водить Джеральдине Нил, лукавая малышка фрейлина направилась прямо к нему, сделав вид, что все это чистая случайность. Уильяму ничего не оставалось делать – играющие с шумом и хохотом требовали поцелуя. Но когда Джеральдина подставила ему свои улыбающиеся губы и закрыла глаза, юноша лишь слегка коснулся ее лба. Играющие разочарованно загудели, кто-то захихикал, а Джеральдина, поняв, что ею пренебрегли у всех на глазах, вспыхнула и, подхватив юбку, кинулась прочь. Анне стало жаль девушку, она передала поднос с кусочками лосося леди Матильде и направилась в замковый сад, где и нашла свою фрейлину рыдающей у бассейна высохшего фонтана. Однако, когда Анна попыталась ее утешить, сказав, что она должна была учитывать нрав Херберта, Джеральдина вспыхнула:

– Вольно же вам так говорить, миледи! Все давным-давно заметили, что Уильям глаз не может от вас отвести и, как щенок, кидается выполнять любую вашу прихоть.

Анна пожала плечами.

– Вздор! Уильям Херберт предан мне, и только. А вам нечего лить слезы, Джеральдина. Так или иначе, но молодой Херберт, наследник графства Пемброк, обручен с сестрой королевы. Вы только роняете свое достоинство и рискуете своим добрым именем.

Джеральдина сжала кулачки и с вызовом взглянула на герцогиню.

– Святая Катерина! Уж вы-то, наверное, не рискуете ничем, когда по полдня где-то пропадаете вместе с ним, и далеко не всегда в сопровождении свиты.

Анна слегка отшатнулась, потом сказала негромко, без всякого выражения:

– Я бы разгневалась на вас, Джеральдина, если бы не помнила, что в ваши годы сама нередко поступала столь же неразумно. Но, клянусь небом, если подобное повторится, я буду вынуждена отказаться от ваших услуг, юная мисс.

Она вернулась во двор, но настроение было вконец испорчено. Кликнув Пендрагона, Анна через боковую калитку отправилась к реке. Впрочем, она недолго оставалась там одна. Вскоре к ней присоединился Уильям. Он бросил на прибрежную траву свой плащ и, когда Анна села, устроился на склоне немного ниже ее, наигрывая на лютне и негромко напевая себе под нос. Этот юноша обладал удивительной способностью быть ненавязчивым, оставаясь в то же время рядом. Анна чувствовала себя в его присутствии спокойно и порой могла надолго уйти в себя. Уильям был на восемь лет моложе ее, и Анне и в голову не приходило, что кому-то, кроме разве что ревнивой Джеральдины, может показаться, что она неспроста предпочитает его общество.

Вечер был удивительно тих, солнце село. Небо было зеленовато-лиловым, лишь над холмами розовели последние отблески заката. Над рекой клубился легкий туман, и кровли отдаленных хижин напоминали темнеющие стога. В камышах у реки вопили лягушки да каркали, устраиваясь на ночлег, вороны на башнях Миддлхема. Анна машинально теребила пучок травы. От замка доносился веселый гул. Как много удалось сделать всего за неделю! Но она по-прежнему страшилась возвращения Ричарда. Ведь недаром граф Перси сказал, уже садясь в седло:

– Вы воспротивились воле супруга, если я не ошибаюсь. Видимо, только Бурый Орел сумел подчинить дочь Делателя Королей. Однако примите совет вашего бывшего сеньора, Анна: когда вернется Ричард, смиритесь и будьте покорной женой. Это для вашего же блага.

– Вы тоже когда-то уступили ему, граф. Почему вы считаете самого незапятнанного принца из рода Йорков столь ужасным человеком?

На лице Перси была печаль.

– Не спрашивайте ни о чем, Земляника, и мне не придется вам лгать.