Он продолжал поглаживать кошку, по-прежнему гипнотизируя ее своими волшебными прикосновениями.

– Они показывают себя мне, – тихо произнес он. – Они раскрываются передо мной, как никогда до этого и никогда потом. И я плачу им сполна. Это момент чистой истины. Я запечатлеваю его… навсегда.

Ли мгновение помолчала, наблюдая, как он ласкает кошку.

– Они никогда не чувствуют себя выставленными напоказ? Или будто над ними совершили насилие?

– Нет, если они мне доверяют. Да и почему они должны это чувствовать? Я их мать, их отец, их прошлое, настоящее и будущее… – Он посмотрел на нее. – Я их биограф.

«И их любовник?» – подумала она.

– А если они вам не доверяют? Что тогда?

– Тогда я с ними не работаю. Они или полностью отдаются работе, или уходят.

– Понятно.

– Неужели? – Он чесал шелковистую шерстку под подбородком у Мэрилин, но взгляд его следил за рукой Ли, теребившей мочку уха и яркое золотое колечко. – Мне кажется, вы не понимаете, – проговорил он.

Ли поправила подплечники.

– Я понимаю то, что вы требуете от женщины полного подчинения своему видению. Вы хотите контроля, полного контроля над ней.

– Подчинения… интересный выбор слова. Я бы выбрал другое. Я бы назвал это покорением.

– А есть разница?

– Большая. Первое предполагает принуждение и сопротивление. Второе предполагает выбор – пленница, которая добровольно отдается зависимости… и находит в этом удовольствие.

– Но и то и другое – зависимость, – заметила Ли. – Разве это не весьма архаичное понимание выбора?

Он потянулся, выгнувшись, и сел на край комода рядом с кошкой. Недовольное мяуканье Мэрилин было вознаграждено медленными, успокаивающими движениями.

– Мы все зависимы, доктор, – сказал он. – Мы только можем притворяться, что это не так. Можем размахивать флагами и кричать о свободе, но никто из нас не владеет своей душой.

– Вы действительно этому верите? – Ли поймала себя на том, что смотрит на него во все глаза, пораженная его убежденностью.

Его взгляд был проницательным и в то же время успокаивающим. Когда он включал его на полную мощь, как лампы в студии, эффект оказывался гипнотическим. Она пыталась найти аргумент против его заявления, но в голову ничего не приходило. Его слова задели в ней какую-то струнку. Ей не хотелось с ним соглашаться, но она знала: в чем-то он прав.

– Значит, вот что вы даете этим женщинам, – проговорила она, и ее голос затих, пока она пыталась понять, что хочет сказать. – На одно мгновение? Вы возвращаете им их души? Или по крайней мере отблеск их душ?

Он медленно кивнул:

– Да… да, именно это.

Теперь он смотрел на нее так, словно она в первый раз сказала что-то умное и стоящее, что-то, с чем он действительно согласен. В глубине своего существа Ли ощутила едва уловимый трепет, отвечая на какой-то импульс, неподвластный ее контролю. Она мысленно взмолилась, чтобы в голосе ее не слышалось дрожи.

– Понимаю, – сказала она. На этот раз он ее не поправил.

– Вы когда-нибудь это пробовали, доктор? – спросил он. – Вы когда-нибудь полностью чему-нибудь покорялись? Или кому-нибудь?

– Мы все покоряемся, разве нет? В тех или иных обстоятельствах.

– Вы бы так не говорили, если бы с вами это было. Это не сравнимо ни с чем. Другого такого чувства нет. Это рай – или самое близкое к нему из доступного нам. Физический, эмоциональный, сексуальный.

Горловой возглас Мэрилин подтвердил его слова. Кошка выбрала этот момент, чтобы перевернуться на спину и, выгнув спину, предложить Нику погладить ее живот. Он легонько ее пощекотал, и короткий резкий вопль сказал всем присутствующим в пределах слышимости, что она пребывает в полном экстазе.

– Почему бы мне и вас не сфотографировать? – спросил он, продолжая усмирять кошку.

– Нет, это не… – Она чуть не сказала «подобает». Ник встал и направился к ней.

– Обещаю, что больно не будет. И это единственный способ увидеть меня за работой. Сегодня у меня больше не будет съемок.

– Нет, в самом деле. Это обсуждению не подлежит.

– Вы не хотите стать частью моей коллекции отражений в пруду?

Его взгляд скользнул по ее телу, загоревшись мужским одобрением. Он оглядел ее с головы до ног, оценил и как фотограф; и как мужчина – искусство и мужественность так перемешались, что отделить их уже не представлялось возможным.