поразился, когда тот после десерта показал себя. Морис полагал, что, как пастор местного прихода, он будет поддерживать Клайва на выборах. Но:

— Я не голосую за тех, кто не причащается, и мистеру Дарему это известно.

— Но радикалы, как вам известно, нападают на вашу церковь, — все, что мог придумать Морис в ответ.

— Вот поэтому я и не стану голосовать и за кандидата от радикалов. Хотя он христианин, и было бы естественно отдать голос за него.

— Вы немного привередливы, с позволения сказать. Клайв сделает все, что вы от него хотите. Вам еще повезло, что он не атеист. А, знаете ли, атеистов сейчас кругом пруд пруди!

Пастор улыбнулся в ответ и сказал:

— Атеисты ближе к Царствию Небесному, нежели эллинисты. «Если не будете как дети»… А что есть атеист, как не дитя?

Морис взглянул на его руки, но прежде чем сумел подыскать ответную реплику, вошел камердинер и спросил, нет ли каких-нибудь приказаний егерю.

— Я видел его перед обедом, Симкокс. Спасибо, ничего не надо. Завтра матч. Я ему уже говорил.

— Да, но он спрашивает, не захотите ли вы сходить на пруд, искупаться между подачами, сэр, погода-то изменилась. Он сегодня вычерпал воду из лодки.

— Очень любезно с его стороны.

— Если это Скаддер, могу я поговорить с ним? — попросил мистер Борениус.

— Вы скажете ему, Симкокс? И еще передайте, что я не буду купаться.

Когда камердинер удалился, Морис добавил:

— Не лучше ли вам поговорить с ним здесь? Если вы из-за меня — то говорите здесь.

— Благодарю, мистер Холл, но я лучше выйду. Он предпочитает кухню.

— Не сомневаюсь. В кухне прелестные девушки.

— Ах! Ах! — заохал священник с таким видом, словно впервые в жизни услыхал подобный намек. — Вы, часом, не знаете, есть ли у него кто-нибудь на примете в матримониальном плане?

— Боюсь, что нет… видел, как он целовал сразу двух девиц в день моего приезда сюда, если это вам пригодится.

— Порой случается, что эти люди пускаются в откровенности на охоте. Свежий воздух, знаете ли, чувство товарищества…

— Со мной он ни в какие откровенности не пускался. Кстати, Арчи Лондон и я вчера с ним хлебнули. Гонора в нем многовато. И вообще он показался нам немножко свиньей.

— Простите, что спросил.

— За что же мне вас прощать? — сказал Морис, раздраженный тем, что пастор столь чванно сослался на свежий воздух.

— Откровенно говоря, я должен радоваться, если этот молодой человек найдет себе подругу жизни, прежде чем уплывет за океан. — Мягко улыбнувшись, Борениус добавил — Равно как и все молодые люди.

— Куда он отправляется?

— В эмиграцию.

Подчеркнув слово «эмиграция» особенно мерзким тоном, пастор удалился в кухню.

Морис минут пять шагал по аллее. Пища и вино разогрели его, и он с некоторой непоследовательностью думал: вот, даже старина Чепмен уже остепенился. Один он — стараниями Клайва — соединял в себе продвинутое мышление с поведением ученика воскресной школы. Он не Мафусаил — стало быть, имеет право побеситься. Ах, эти радостные запахи, эти кусты, где можно спрятаться, это небо — чернущее, что твои кусты! И все это от него уходит.

Его место — сидеть взаперти, где он будет томиться, уважаемый столп общества, который ни разу не имел возможности плохо себя вести. Аллея, которую он мерил шагами, заканчивалась болтающейся калиткой. За калиткой начинался парк, но сырая трава там могла испортить лак его туфель, поэтому он почувствовал, что пора возвращаться. На обратном пути он оступился на деревянных мостках и был мгновенно удержан за оба локтя; оказалось, что это Скаддер, вырвавшийся от мистера Борениуса. Освободив локти, он продолжил мечтания. Вчерашняя охота, которая в свое время произвела на него слабое впечатление, хоть и неярко, но заиграла красками, и он понял, что, даже мучаясь скукой, он жил. Потом он перенесся мыслями к событиям первого дня, проведенного здесь: например, перетаскиванию рояля; затем он обратился к событиям сегодняшнего дня, начиная с «пяти шиллингов на чай» и заканчивая сим часом. И когда он добрался до «сейчас», словно электрический ток прошел по цепи незначительных событий, так что он упустил эту цепь, позволив ей упасть в темноту. «Проклятье, ну и ночь», — проронил он, а тем временем воздушные дуновения трогали его и друг друга. Вдали, повизгивая, качалась калитка — казалось, за ней бьется свобода. Морис вошел в дом.

— О, мистер Холл! — вскричала пожилая леди. — Какая у вас изысканная куафюра!

— Куафюра?

Морис увидел, что вся голова у него желта от пыльцы вечерних примул.

— О, не отряхивайтесь. Это так идет к вашим черным волосам. Мистер Борениус, ну разве не похоже, словно он только что с вакханалии?

Служитель культа поднял невидящий взгляд. Его прервали во время серьезной беседы.

— Но миссис Дарем, — настаивал он, — из ваших слов было ясно и понятно, что все ваши слуги прошли конфирмацию.

— Так мне казалось, мистер Борениус, мне правда так казалось.

— И тем не менее, я пошел в кухню и сразу же обнаружил, что Симкокс, Скаддер и миссис Уэтеролл не конфирмованы. Для Симкокса и миссис Уэтеролл я могу что-то устроить. Случай со Скаддером гораздо серьезнее, поскольку у меня нет времени подготовить его как следует до отплытия, даже если удастся уговорить епископа.

Миссис Дарем старалась выглядеть озабоченной, но Морис, которого она по-своему любила, засмеялся. Она предложила мистеру Борениусу снабдить Скаддера запиской к какому-нибудь священнику за границей — должен же быть там какой-нибудь.

— Да, но передаст ли он эту записку? Он не проявляет враждебности к церкви, но удосужится ли он? Если бы только вы мне сказали, кто из ваших слуг конфирмован, а кто нет, то этой коллизии не возникло бы.

— Слуги такие небрежные, — промолвила старая леди. — Они мне ничего не рассказывают. Тот же Скаддер предупредил Клайва о том, что увольняется, тоже совершенно внезапно. Его зовет к себе брат. Поэтому он решил ехать. Мистер Холл, посоветуйте, как поступать при такой коллизии: что бы сделали вы?

— Наш юный друг осуждает церковь в целом, воинствующую и победоносную.

Морис начал заводиться. Если бы пастор не выглядел столь отталкивающе, он смолчал бы, но выносить то, как эта косоглазая морда глумится над юностью, он не мог. Скаддер чистил его ружье, поднес его чемодан, вычерпал лодку, собирался в эмиграцию — он хоть что-то, но делал, тогда как благородия сидели сиднем и придирались к его душе. Даже если он и выпрашивал чаевые — это естественно, а если нет, если его извинения были искренними — тогда что ж, он неплохой паренек. И Морис решил высказаться во что бы то ни стало.

— Как вы думаете, он будет регулярно причащаться после конфирмации? — спросил он. — Я вот совсем не причащаюсь.

Миссис Дарем замурлыкала что-то под нос: это уже не шло ни в какие ворота.

— Но вы получили возможность, — возразил Морису пастор. — Священник делает то, что в его силах. Если он не сделал того, что мог, для Скаддера, то, следовательно, виновата церковь. Вот почему я придаю такое значение тому, что вам, вероятно, кажется мелким.

— Я, конечно, ужасно глуп, но, видимо, понимаю: вы хотите быть уверены, что в будущем вина ляжет на него, а не на церковь. Ну что ж, сэр, быть может, это и есть ваше представление о религии, но у меня, да и у Христа, оно совсем иное.

То было одно из блестящих его выступлений; после сеанса гипноза его мозг познал мгновения