наконец отпущение грехов, она накинула на плечи свой длинный бобровый плащ и вприпрыжку сбежала по лестнице, отец-настоятель, приоткрыв узкую створку окошка, долго вглядывался в отъезжающих. И хотя он выглядел невозмутимым, священнослужитель был глубоко взволнован исповедью девушки. Подумать только, этот лихой паренек в высоких сапогах с отворотами и арбалетом за плечами – женщина! Добрый настоятель даже перекрестился, когда она, схватившись за луку седла, взвилась в седло и с гиканьем погнала коня вниз по склону холма, догоняя спутников.

Когда отряд спустился к переправе, Филип узнал от мостового стража, что, как он и предполагал, через малое время по их следам примчался отряд, во главе которого находился закованный в броню рыцарь на покрытом клетчатой попоной коне. Этот рыцарь подробно расспросил стражника об отряде Майсгрейва, и тот, как и было велено, отрядил преследователей по кембриджской дороге.

Майсгрейв вознаградил усердие стража и, миновав мост, во главе своего маленького войска направился по дороге в Лестер.

Земля раскисла, и топота копыт не было слышно. Только фырканье коней, шорох дождя да звон доспехов нарушали тишину. Вокруг лежали пустынные поля и луга, где не было видно скота. Над темными хижинами лишь изредка вился дымок. Попадались редкие встречные: странствующий подмастерье с котомкой за плечами, крестьянин на коротконогой с раздутым брюхом лошадке. Опираясь на клюки, брели промокшие до последней нитки ужасающе грязные нищие.

В стороне от дороги внимание Майсгрейва привлекла темная шевелящаяся масса. Он попридержал коня. Воронье сгрудилось над добычей. Филип свистнул. Недовольно каркая, вороны взлетели и опустились на ближайшие деревья. На земле лежало тело старухи с пустыми глазницами и расклеванным лицом.

– Господи помилуй! – рыцарь перекрестился и толкнул шпорой коня.

Воины миновали Лестер в тот час, когда крестьяне заканчивают ужин и отправляются на покой, и, не останавливаясь, поспешили по пустынной дороге дальше – уже на юг. Кони в сумерках разбрызгивали мутные лужи. Из мглы порой словно призраки выплывали то сухая ива у дороги, то силуэт виселицы, то притихшая церковь. Ехали всю ночь, сделав только две короткие остановки, чтобы задать корму лошадям.

Под утро дождь утих. Путники двигались по размытой лесной дороге. Было тихо, только с деревьев со звоном падали капли да всхлипывала грязь под копытами лошадей. Темень стояла такая, что Майсгрейв велел зажечь факелы. И хотя в здешних местах леса кишели разбойниками, рыцарь рассудил, что в этот глухой предрассветный час особая опасность их не подстерегает. К тому же в кустах вдоль дороги пару раз вспыхивали волчьи глаза, а там, где волки, не может быть людей.

Путники посматривали, где бы сделать привал, но вряд ли в этой глуши можно было рассчитывать встретить человеческое жилье.

Верхушки деревьев зашумели, и порыв ветра донес откуда-то одинокий удар колокола. Анна приподнялась в стременах.

– Вы слышали, сэр?

Майсгрейв прислушался, но все было тихо.

– Я бы очень удивился, окажись здесь жилье.

Однако колокол снова подал голос.

– Сэр, это впереди!

Всадники с надеждой пришпорили коней, но их ждало разочарование. Вскоре они выехали на лесную поляну, на которой высились развалины небольшой часовни с местами провалившейся крышей, поддерживаемой замшелыми остатками стен. Над порталом возвышалась крохотная колоколенка, где болтался забытый надтреснутый колокол. Ветер раскачивал его, и, когда порыв оказывался достаточно сильным, колокол звонил.

– Ну что ж, какая ни есть, но крыша, – сказал Майсгрейв и, взяв из рук Патрика факел, шагнул под своды часовни.

Тотчас целая стая летучих мышей с отвратительным писком заметалась при свете факела, едва не погасив пламя. Отмахнувшись от них, Майсгрейв поднял огонь повыше и огляделся. В часовне было почти сухо, лишь кое-где стекавшая чрез зиявшие вверху проломы на выщербленном каменном полу стояла вода.

Через полчаса жарко пылал костер и озябшие воины, разместившись вокруг, уплетали вяленую рыбу, репу и лепешки. От мокрых дров валил густой едкий дым, частью уходивший в отверстия в крыше, частью висевший под сводами и разъедавший глаза. Перекусив, оба Тома, братья Гонды и Оливер растянулись прямо на каменном полу часовни и тотчас уснули, не потрудившись даже снять доспехов. У костра остались Патрик Лейден, старавшийся избавиться от грязи на оружии и обуви, и Анна, которая никак не могла согреться и куталась в свой плащ, придвинув озябшие ноги в мокрых сапогах чуть не к самому огню.

Филип вышел на воздух. Небо уже серело. Близился рассвет. После продымленной часовни приятно было вдохнуть прохладный лесной воздух. На поляне после двойной порции овса дремали, положив головы на шеи друг друга, усталые кони. У стены, опершись на копье, стоял Шепелявый Джек. Филип окликнул его:

– Когда почувствуешь, что начинаешь засыпать, разбудишь кого-нибудь. Только Оливера не трогай. Парень не спал в монастыре.

Когда он вернулся в часовню, дым по-прежнему клубами плавал под крышей. Воины храпели. Патрик Лейден, аккуратно сложив свое снаряжение под стеной, посапывал на куске седельного войлока.

Филип заметил, что Алан все ворочается на камнях, пытаясь закутаться поплотнее. Рыцарь присел рядом.

– Что, не спится?

Из-под плаща смотрело усталое, осунувшееся лицо мальчика. Зубы у него выбивали дробь.

– Никак не согреешься, малыш?

Алан сокрушенно покачал головой:

– Все такое мокрое. Да и эти чертовы камни…

Филип усмехнулся и потрепал паренька по вихрам. Затем вышел и вернулся с пушистой волчьей шкурой. Выбрав у огня место поровнее, он разостлал ее и подозвал к себе Алана:

– Иди сюда. Вместе теплее. Давай сюда плащ.

Анна приблизилась. Она так растерянно смотрела на рыцаря, что он рассмеялся.

– Что же ты? Не бойся, не съем.

Он улегся и, потянув Анну за руку, уложил ее рядом. Голова девушки оказалась у него на плече. Филип поплотнее укутал ее полой плаща и приобнял.

Анна лежала, вытянувшись в струнку, боясь пошевелиться. Она была буквально оглушена происходящим. Филип негромко сказал:

– Ты мужчина, мастер Алан. Впервые увидев тебя у епископа Йоркского, я принял тебя за неженку- аристократа, но теперь я так не считаю. Ты умеешь побеждать страх, и голод, и усталость. Я наблюдал за тобой и остался доволен. А еще я видел, как ты менял повязки моим людям. Ты умеешь врачевать?

– Я долго жил при аббатстве Киркхейм, сэр. Там и выучился.

В костре потрескивало и шипело. Филип пробормотал:

– Киркхейм… Богатое аббатство. Говорят, там по сей день пребывает первая невеста короля, Анна Невиль. Ты не встречал ли ее там?

У девушки в горле запершило.

– Нет, – сипло ответила она.

Филип больше ни о чем не спрашивал ее, и через минуту по его ровному дыханию Анна поняла, что рыцарь спит. Она же ничего не могла с собой поделать – сна как не бывало. Лежа рядом с человеком, к которому ее неудержимо влекло и за которым она готова была последовать хоть в преисподнюю, Анна улыбалась в темноте. «Что бы подумала об этом моя добрая настоятельница, матушка Бриджит? Но, Господь всемогущий, я ни капли не раскаиваюсь в этом. Больше того, нигде и никогда не было мне так тепло и покойно, как сейчас, рядом с Филипом…»

Девушка счастливо вздохнула. Она слышала мерные удары сердца Майсгрейва, а его дыхание касалось ее волос. Анна осторожно положила ладошку на его широкую грудь. «Когда судьба разлучит нас и я опять стану принцессой из Уорвикшира, а ты простым рыцарем из Пограничья, – подумала она, – я буду всегда