Леонтий улыбнулся, поплотнее кутаясь в пелерину.

– Здесь, за твоей дверью, стоит палатин Эврар Меченый. Кому, как не ему, приближенному Эда, дать тебе совет, где может пребывать дочь его былого хозяина.

Однако оказалось, что Эврару ведомо не так уж много. Да, он помнил принцессу еще рыжеволосой девчушкой. В роду Каролингов после того, как без малого сто лет назад Людовик Благочестивый женился на рыжей красавице Юдифи из рода Вельфов, порой рождались именно такие огненногривые отпрыски. Покойница Теодорада тоже была рыжей, и дочь удалась в нее.

Ренье всегда удивляло, что обычно угрюмый мелит сразу становился словоохотлив, едва начинал вспоминать молодость и службу у Эда. Он прервал его, нетерпеливо спросив, что же все-таки сталось с девочкой. Но Эврар, как ни морщил лоб, не мог припомнить, ибо служил Эду не до последних дней его правления. Но именно он и посоветовал Ренье разузнать обо всем у одной из придворных дам, прибывших из Франкии, той, которую прозвали Аранбюржа Сплетница. Та помнила все слухи и тайны двора, знала всю родословную Каролингов, вплоть до побочных отпрысков, прижитых с простолюдинками. Она-то уж наверняка наведет Ренье на след Эммы. Правда, добавил мелит, сделать это будет нелегко. Аранбюржа важная персона, к ней просто так и не подступишься, и расспросить ее будет отнюдь не легко. Вот тогда-то Леонтий и предложил доставить эту даму в старую Молчаливую Башню, а уж он – грек улыбнулся, предвкушая забаву – сможет принудить Аранбюржу освежить память.

Ренье поднялся с низкого сиденья и потянулся, хрустнув суставами. Что-то долго никто не едет. Леонтий, конечно, мастер развязывать языки, даже самого Ренье порой пробирала дрожь, когда он ловил дьявольское сладострастное выражение в глазах нотария, докладывавшего о проделанной работе, и тем не менее что-то в этот раз он тянет. Неужто благородная дама столь строго хранит придворные тайны? А если и ей ничего не ведомо?

Ренье не на шутку встревожился. Шагнул к двери и, распахнув ее, едва не столкнулся с Эвраром.

– Все дьяволы преисподней! Что так долго?

Эврар с поклоном уступил герцогу дорогу, кивнув в сторону любопытных лиц столпившихся неподалеку монахинь. Пришлось герцогу, сдерживая нетерпение, последовать за придворным. По дороге тот негромко проговорил:

– Заминка вышла из-за королевской охоты. Благородный Каролинг, разочарованный неудачным ловом, пожелал пострелять галок и почему-то выбрал для этого окрестности Молчаливой Башни.

Они покинули стены обители, ведя лошадей под уздцы.

– К черту Каролинга, – кипел Ренье. – Что Аранбюржа?

– Умерла под пыткой.

– Это неплохо. Все равно нам не удалось бы вернуть ее назад.

Уже положив руку на луку седла, он вдруг замер.

– Умерла? Что ж, выходит – все зря?

Эврар спокойно сел в седло.

– Как же! Когда это бывало, чтобы ваш еретик не справился с работой? Старуха отдала Богу душу, уже когда ее оставили в покое. Но Леонтий выглядел вполне довольным. Мне-то он ничего не поведал, оставив для себя честь передать все светлейшему герцогу.

Ренье торопливой рысью мчался к Молчаливой Башне. После прозрачного морозного воздуха зимнего дня из подземелья на него дохнуло смрадом. Немудрено, что Эврар, как и ранее, предпочел оставаться снаружи, Ренье же по выщербленным старым ступеням сошел под землю. Леонтий с улыбкой поклонился ему как коронованной особе – трижды в пояс. Его подручные после проделанной работы ели похлебку из общего котелка, чавкая и гремя ложками. Со свету Ренье не сразу заметил тело дамы Аранбюржи в углу. Его накрыли дерюгой, из-под которой торчали лишь желтые голые пятки. Ренье брезгливо поморщился. В душном и одновременно сыром воздухе подземелья стоял густой дух паленого мяса, крови и пота. Его всегда занимало, отчего при пытках люди столь обильно потеют?

Леонтий, проследив за взглядом господина, пожал плечами.

– Здоровенная бабища, а ведь какая хилая оказалась на деле. Мы всего раз прижгли ей колено, чтоб голову освежить – и она вспомнила и выложила, как на исповеди. Потом лежала и хныкала – и вдруг стихла. Бруно глянул, а она уже отошла. Нехорошо как-то. Мы и священника не успели кликнуть, взяли грех на душу…

Ренье махнул рукой:

– Пустое. Говори скорей, что она поведала?

Леонтий, улыбаясь, протянул герцогу шуршащий пергамент с записью допроса. Византиец был аккуратен и любил, чтобы все было по форме. Однако, завидев нетерпение на лице герцога, вернул его обратно на столик, где виднелась чернильница. Заговорил, пряча руки в складках хламиды.

– У короля Эда и Теодорады было двое детей – сын Гвидо и дочь Эмма. Гвидо родился еще в осажденном норманнами Париже, Эмма же – года три спустя. Рождение второго ребенка, девочки, будто бы огорчило и разочаровало Эда. Новому королю нужны были сыновья. К тому же, когда родилась Эмма, дела у Эда шли не лучшим образом. Он разбил норманнов, но не мог справиться с собственной знатью, которая никак не хотела смириться с тем, что ими правит король из княжеского рода. Все недовольные Робертином стали объединяться вокруг мальчика-подростка Карла, сына и брата трех королей, который хоть и продолжал еще прятаться за складки сутаны канцлера Фулька Реймского, но все же был прямой Каролинг, потомок дома, который франки привыкли видеть у власти. Да и в семье у Эда не ладилось. Король часто бывал в разъездах, и Теодорада, считавшая, что Эд должен ценить ее и уделять больше внимания, памятуя, что ради него она пошла против воли своих царственных родственников, беспрестанно закатывала сцены со слезами и битьем посуды. И все же дама Аранбюржа, да пребудет душа ее в мире, утверждала, что их брак был счастливым. Эти двое бешеных крепко любили друг друга. Столь крепко, что даже дети для них не много и значили. Особенно это касалось дочери, ведь принц Гвидо все же был наследником… Едва девочка родилась, ее отдали кормилице, и не какой-нибудь крестьянке, а супруге одного из ближайших друзей и соратников Эда графа Беренгара из Байе. Звали ее Пипина, и она была из рода Анжельжер, который так возвысился при Робертинах на Лигере, или, как говорят сейчас, – Луаре.

Леонтий заметил, что герцог, все это время нетерпеливо вращавший на запястье браслет, насторожился, взгляд его стал внимательным. Грек снова взял со стола свиток, бросил на него взгляд, словно опасаясь что-то упустить, а затем неторопливо продолжил. Говорил, явно наслаждаясь собственным красноречием, изящно сплетая фразы, так, что даже иноземный выговор казался незаметным.

– У графини Пипины в то время как раз тоже родился ребенок, – так утверждала дама Аранбюржа, – сын, названный в честь короля Эдом. И Эмма с самого детства была куда ближе к ней, чем к собственной матери. Вскоре Теодорада умерла. Упала с лошади, сломала хребет, и через несколько дней ее не стало. Эд был безутешен. Смерть жены и помазание на царство Карла Простоватого – оба эти события совсем лишили его разума. Он стал мрачен, озлоблен, надменен и груб даже с собственными палатинами, придирался к ним, жестоко карая за малейший проступок. Он пошел войной против Карла, и такова была сила и воля этого короля из князей, что войско Простоватого разбежалось, так и не приняв боя, а сам Карл укрылся в Бургундии. Однако именно тогда вы, мой светлейший господин, и Цвентибольд взялись помочь Карлу. Эд же вновь отправился сражаться против норманнов. И тем не менее император Арнульф в том же году подтвердил, что признает Эда королем западных франков. Эда не было в Париже, когда до него дошла страшная весть о безвременной смерти его сына. Он примчался на Остров франков сам не свой. В то же время много говорили об отравлении наследника престола ради перехода власти к Каролингам. Эд сам принялся расследовать дело. В пыточной ночами не гасли огни, крики жертв сливались с воем волков, а по утрам от башни отъезжала повозка с изувеченными телами тех, кого король заподозрил в пособничестве отравителям. Эд Робертин был поистине великий король и умел за все взяться с размахом.

– Какого черта, Лео! – взорвался наконец герцог. – Все, что меня интересует, так это жива ли его дочь и где она.

– Терпение, мессир. Дело в том, что дама Аранбюржа, опасавшаяся, что подозрения короля падут и на нее, поспешила покинуть Париж и перебраться в Лион, старую столицу Каролингов, где в то время обосновался второй король франков Карл. Однако каленое железо заставило ее припомнить, что, возвращаясь из пыточной, король часто шел в то крыло дворца, где с четой графов из Байе жила его дочь. Похоже, у Эда только теперь появились отцовские чувства к девочке. Позднее граф Беренгар с супругой