позволить… Только не надевай их, Джонези, когда собираешься ехать на метро, а также в церковь. Ты знаешь, что это очень опасно. Я завещаю эту квартиру, которая записана на меня, Кларе, потому что дети у нее уже подросли и самое время, чтобы они начали приобщаться к культуре, которая сосредоточена в Нью-Йорке. Маргарите я оставляю все свои плечики с монограммами и 200 000 $ наличными, которые должны были скопиться к этому времени на счетах, открытых на мое и на ее имя. Панковская книжка находится в верхнем ящике моего платяного шкафа работы восемнадцатого века. Его ты, Маргарита, тоже можешь взять себе, если хочешь, чтобы твои вещи находились в порядке. Я уверена, что за эти деньги ты сможешь купить себе в Израиле приличную квартиру, потому что, как я понимаю, именно там ты собираешься жить. (Твоего увлечения военной формой я никак не могу понять…) Моему дорогому Хайману я хочу оставить свои самые лучшие пожелания и любовь по вторникам и четвергам… Что касается тебя, Алан, я завещаю тебе свободу – то, чего ты на самом деле никогда не желал, – не знаю, как Лоретта… И еще кое-что хочу сказать Кларе. Запомни, ты слишком полная для того, чтобы мечтать о ком-то, кто был бы покрасивее твоего Стивена, поэтому, пожалуйста, оставь всяческие иллюзии на этот счет. Он хороший, спокойный, и он тебя обожает. Кроме того, не так уж легко управляться самой с целой кучей ребятишек.
Джонези, я воспользовалась пилюлями твоего мужа. Я никогда бы этого себе не позволила, если бы все не обернулось такими сложностями. Как ты помнишь, я уже упоминала вначале, у меня не приняли в аптеке чек, и я не смогла воспользоваться своими собственными рецептами. Если бы хотя бы кухонные ножи оказались не такими тупыми, то я попыталась бы воспользоваться ими… Я совершенно отчаялась. Простите меня. И пожалуйста, ради всего святого, не хороните меня в этом ужасном белом кружевном платье с красными пуговицами… Это мое последнее желание…»
Письмо выпадает из моих рук, и я закрываю лицо ладонями, не в силах даже плакать. Клара сидит, прижавшись к мужу и закусив губу, и тоже старается не заплакать. Хайман Мендель несколько раз громко всхлипывает, а потом, не говоря ни слова, поднимается и выходит из гостиной. Родитель хватает себя за подбородок, его губы трясутся.
– Ну что же, – говорит он, – мы все получили то, что хотели. В том числе и Вера. Значит, действительно все кончено…
Он поднимается и устало бредет в спальню. Он спокойно затворяет за собой дверь, как бы лишая нас возможности разделить с ним его горе.
Тут я замечаю, что на губах моей сестры появляется слабая улыбка. Она снимает руку Стивена со своего плеча и придвигается ко мне.
– Даже в свой последний час она не удержалась от того, чтобы не поучить всех жизни в последний раз.
На мгновение я застываю в недоумении, а потом, не выдержав, тоже улыбаюсь. Между нами вспыхивает настоящее взаимопонимание.
– Да, – киваю я, – даже в последний час… Стивен говорит, что один вернется сегодня в Шорт Хилл и побудет с детьми.
– А завтра я привезу их на похороны, – говорит он, наклоняясь и целуя Клару на прощание. – Тебе и Мэгги нужно побыть вдвоем, – добавляет он.
Мы с Кларой держимся за руки. Мы смотрим друг на друга, без слов соглашаясь с тем, что сегодня мы останемся с ней вдвоем в этой квартире на Пятой авеню – в доме нашего детства.
Квартира погружена в тишину, и только из-за стены время от времени раздаются всхлипы родителя. Я лежу на одной из двуспальных кроватей в старой комнате Клары.
– Может быть, все-таки отец тоже страдает, – тихо говорит Клара.
Однако я даже допустить не могу такую возможность.
– Завтра прилетает Ави, – говорю я.
– Хочешь, я поеду с тобой в аэропорт?
– Нет уж, лучше я одна.
Я ставлю будильник па шесть часов и засыпаю, крепко сжав руку Клары.
– Я тебя люблю, – шепчет она.
– И я тебя…
В зал ожидания через автоматически разъезжающиеся двери входит мужчина. Светлые волосы падают на его лоб, когда он окидывает взглядом толпу в поисках знакомого лица. На нем серые брюки, синяя оксфордская сорочка и морской китель. Через его широкое плечо переброшено легкое твидовое пальто, а в руке у него коричневый кожаный «дипломат». Всего секунда нужна мне, чтобы увериться в том, что я не ошибаюсь, и я начинаю протискиваться сквозь толпу встречающих рейс 3393 компании «Е1 А1» из Тель- Авива.
Итак, Ави здесь.
Он собирает губами мои слезы, прижимает меня к себе и снова и снова повторяет:
– Я люблю тебя. Больше никогда тебя не оставлю. Мне так тебя не хватало.
Он держит меня за плечи и внимательно всматривается в меня.
– Мэгги, почему ты так плачешь? Что-то случилось. Скажи мне!
– Просто я рада, что ты здесь, – лгу я.
– Это называется «рада»? – говорит он, вытирая мои слезы.
Он снова притягивает меня к себе, крепко обнимает, и мы проходим через зал ожидания к багажному отделению.
– Вчера умерла мама, – внезапно вырывается у меня.
Он останавливается, потрясенный, и смотрит на меня так, словно не верит тому, что услышал.
