– Рад – не совсем то слово.

– Ты ревнуешь? – спросила я, затаив дыхание. Губы Ави сжались, а глаза сузились. Он словно тщательно взвешивал слова, которые собирался сказать.

– Я чувствую, что меня предали, – наконец сказал он.

То, что он сказал, было ужасно, невероятно. Мужчина, которого я любила и который, по его словам, любил меня больше всего на свете, был ханжой.

– Как ты можешь так говорить? – вскричала я, вскакивая. – Как ты можешь чувствовать себя преданным?

– А как ты можешь быть такой глупой? – спокойно спросил он.

– Глупой? – закричала я. – Ты называешь меня глупой?! Ты, который только что сказал самую дурацкую и бессмысленную вещь на свете!

Меня бесило то, что мои слова нисколько не расстраивали его.

– Ты, должно быть, позабыла одну простую вещь – ты любишь не американца, а израильтянина.

В том, что он сказал, была частица истины. Ведь он действительно не жил, как я, в нашем псевдоцивилизованном мире, где бывшие мужья и жены вежливо чмокают друг друга в щечку, когда встречаются за партией в теннис или за картами. Он ничего общего не имел с теми супругами, которые стараются выглядеть естественными и непринужденными, встречаясь на вечеринке у общих знакомых, после того, как покончено со всеми неприятностями развода, детишек пользуют психологи-психотерапевты, а новое бракосочетание успело отшуметь со всей возможной простотой и благопристойностью.

– Почему ты думаешь, что американцы чем-то отличаются? – сквозь зубы поинтересовалась я. – Может быть, мы даже чуть-чуть цивилизованнее, чем вы.

– Глупости, – сказал Ави, потянувшись, чтобы взять меня за руку, – какая может быть цивилизованность в том, что касается любви и страсти?

– Может быть, и так. Однако ты даже мысли допустить не можешь, что Рут позволено встречаться с другим мужчиной.

– Очень даже могу, – осторожно ответил он. – Если она это делает, тут нет никакой цивилизованности. Какая цивилизованность в том, что моя жена спит с чужим мужчиной?

– Но ведь ты со мной спал! – воскликнула я, отодвигаясь от него.

– Это совсем другое дело, – просто ответил он. – Я с тобой никогда не спал. Я тебя люблю. Кроме того, мужчина и женщина по-разному смотрят на вещи.

Я была в ярости. Мне хотелось немедленно броситься паковать свои чемоданы и бежать прочь. Мне хотелось колотить Ави до тех пор, пока он не поймет значения слова «цивилизованность».

– Успокойся, – сказал он и достал одну из своих маленьких черных сигарок, которые хранились у него в железном портсигаре в кармане голубых шортов.

– Может быть, мы просто не поняли друг друга, – воскликнула я и принялась ходить взад-вперед по балкону, скрестив руки на груди.

Ави закурил свою сигарку.

– У израильтян есть свои недостатки и свои достоинства, – сказал он с недоуменным выражением на лице. – Недостатки в том, что мы не считаем женщин такими же существами, какими являемся мы, мужчины. Впрочем, наши достоинства заключаются в том же самом.

– И ты, – прервала Я, делая вид, что отгоняю ладонью дым его сигары, – и ты бы не колеблясь мог поступить со мной так, как поступил с ней.

– Нет, – сказал он, поймав меня и притянув к себе. – Израильтянин может быть предан той женщине, которую действительно любит.

– Ну а если бы, – пробормотала я, все еще с яростью в груди, – я поступила с тобой так?

– Тогда бы, – ответил он, выбросив сигару на улицу, – я тебя убил.

Потом он крепко обнял меня и усадил к себе на колено.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он. – Поэтому перестань глупить.

– Какая же разница между твоей любовью ко мне и твоей нелюбовью к Рут, если ты чувствуешь себя преданным из-за того, что у нее есть другой мужчина?

– Разница в том, что Рут я не убил, – ответил он и поцеловал меня в шею. – Разница в том, что для меня она мертва.

Он обнял меня очень крепко, а его губы слились с моими.

– Ты бы поступил со мной так, как поступил с Рут? – не унималась я, оторвавшись от его губ.

– Как я могу поступить с тобой, как с Рут, если другой такой, как ты, не найти? – удивленно спросил он и стал ловить губами мочку моего уха.

– А как насчет моих друзей и моей карьеры?

– То есть в каком это смысле?.. Я горжусь всем, что ты делаешь. И пожалуй, я действительно просто темный израильтянин, – сказал он и, запустив руку ко мне под блузку, взял в ладонь мою правую грудь. – Твое тело – это мое тело. Мы одна плоть.

– Ави, я хочу, чтобы ты мне что-то пообещал.

– Все что угодно, – сказал он и положил мою руку так, чтобы я почувствовала его эрекцию.