– Потому что ко мне прикасаются, только чтобы употребить…

Стефания по-прежнему не отвечала на порыв Дженифер, уставившись в пол.

– Что ты почувствовала в этот момент?

– Вину.

– За что?

– Я не имела права судить Стефанию.

– И ты простила Стефании то, что она с тобой сделала?

– Да.

– Почему?

– То, что сделали с ней, было во сто раз хуже. Она только сорвала это на мне. Она выплеснула заряд бешенства, сидя на мне верхом.

С тех пор как мать застала Дженифер в кровати с Паулиньей, все трое не разговаривали между собой. Дженифер больше, чем раньше, занималась домашними заданиями, словно искупая тем свою вину. В непрестанных размышлениях она пришла к выводу, что все это было необходимо, несмотря на душевную боль, несмотря на то, что она отдалилась и от матери, и от лучшей подруги. В какой-то мере этот случай очертил пределы фантазии, установил границу между вымыслом и реальностью. Дженифер понимала, что двусмысленности в ее жизни пришел конец. Если она не лесбиянка, то как можно продолжать связь с подругой и с двоюродной сестрой? Если она не хочет пасть окончательно, то надо перестать подглядывать за похотливым соседом, в надежде увидеть его член. Если она намерена стать такой, как все женщины, и завести себе парня, то нужно будет познакомить его с родителями, ходить с ним в кино, в кафе, путешествовать, время от времени заниматься любовью. Дженифер наметила себе цели, которые ясно осознавала со всеми возможными последствиями, и она могла их достичь. Это наполняло ее сердце спокойной радостью. Она была уверена, что вот в эту минуту, поздним вечером, когда в окне сквозь шторы виднелось алое пламя заката – какое бывает только в кратком промежутке между летом и осенью, – она заметно повзрослела. Дженифер улыбнулась, гордясь глубиной своих рассуждений. Она находилась в мире со своей совестью. Если бы ее родители сейчас были здесь, то она попросила бы прощение за все неприятности, которые доставила им, поцеловала и сказала бы, как она их любит. И, несмотря на свои шестнадцать, Дженифер уже понимала, что рано или поздно ей придется о них заботиться. Об этих временах Дженифер думала с особенной теплотой: родители, совсем старенькие, ждут ее возвращения с работы, чтобы накормить вкусным обедом… Ее мечтания прервал телефонный звонок. Она, по-прежнему с легким сердцем, состроила гримаску и подумала, кто бы это мог быть. Затем в одно мгновение оказалась у телефона.

– Алло?

– Дженифер?

– Да.

– Что это такое? Уводишь у меня девушку? Я тут узнал, что ты не любишь мужчин… да ты просто лесби. Хуже, чем просто потерять девушку, как ты считаешь? Когда она с такой киской, как ты… Это потому что ты не спала с Реем, иначе тебе нравились бы мужчины, даю слово. И запомни: еще раз узнаю, что ты путаешься с Паулиньей, отделаю тебя как следует и потом поговорю с твоим отцом.

У Дженифер земля ушла из-под ног. Ее поразило, что сердце билось все так же ровно. Она оставалась невозмутимой: не охваченная паникой девчонка, а женщина, отдающая себе отчет в том, кто она такая. И если земля ушла у нее из-под ног, то лишь потому, что Дженифер сосредоточилась на одном. Ее сейчас интересовала только одна вещь, ничего больше. Поэтому голос ее прозвучал как можно более естественно:

– Кто тебе сказал?

Несколько секунд молчания свидетельствовали о том, что Рей понял: перед ним другая Дженифер, способная вступить в схватку со взрослым мужчиной, наглецом и подлецом, пренебрегая опасностью. Она была той самой женщиной, какой мечтала стать всего пять минут назад, способной позаботиться о родителях, сделать все для них нужное, а после этого пойти в свою комнату и заняться любовью.

– Кто? Твоя мамочка.

Дженифер бросила трубку и, шатаясь, добрела до кровати. Втянув голову в плечи, уткнувшись лицом в ладони, она сидела, как оглушенная. Ее мечты разлетелись самым жалким образом. Униженная, Дженифер в очередной раз упрекала себя за то, что дала волю фантазии. Больше не было матери, той что ждет свою дочь у стола, на котором дымится ужин; была лишь любовница этой похотливой скотины Рея, все ему рассказавшая. Не было и отца, который встречает ее, нежно целуя в лоб: отец превратился в человека, который хочет сбежать от семьи и оттого вечно куда-то уезжает. Не было любимого человека, с которым можно обмениваться разными секретами: были похотливые скоты, желающие с ней переспать, и порочная связь с сестрой и подругой. Главное же, что не было уверенной в себе женщины; вместо нее – слабое, несчастное, трусливое существо, обреченное на одиночество. Дженифер расплакалась: рядом не было никого, все ее оставили. Она легла на кровать, подтянула колени к животу и в этой позе дала волю своим чувствам. Наконец ее тело испытало облегчение, и сознание заполнилось дремотой, не оставившей ничего, кроме ощущения легкости. Дженифер проснулась от телефонного звонка, но не поспешила сразу же к аппарату. Она попыталась собраться с мыслями и вспомнила о разговоре с Реем. Потом положила голову на подушку. Нет, она не поднимет трубку, пусть телефон звонит. Ее ничто не интересует. Ей никого не хочется слышать. Уверенность в себе, которую Дженифер взращивала столько времени, разрушили в один миг. Но телефон по-прежнему надрывался, затем перестал. В комнате воцарилась тишина. Дженифер поняла, что сейчас он зазвонит опять, и посмотрела на него внимательно. Все-таки надо подойти. Внутри нее росло желание защитить, помочь тому новому в себе, поднимался прилив неведомой раньше силы, заставивший Дженифер положить обе ладони на живот. Та самая женщина, родившаяся час назад, снова жила в ней. Ее захлестнула волна мужества, почти прервавшая дыхание. Дженифер села на кровать, готовая мгновенно вскочить, словно дикое животное, и не сводила глаз с телефона. Он зазвонит. И вот он зазвонил. Дженифер одним прыжком оказалась около него, стараясь дышать ровно.

– Алло!

– Дженифер?

– Паулинья? Как ты там?

– Дженифер…

– Все в порядке, Паулинья. Давай пройдемся?

– Дженифер, я беременна.

– Я знаю.

– Я внезапно испугалась, что кто-нибудь зайдет и застанет нас вдвоем.

– А было чего бояться?

– Ну да, я ведь осталась в одних трусиках…

Дженифер отстранилась от Маркоса, огляделась, всем своим видом выражая нежелание быть кем-то замеченной.

– Маркос, может, лучше выйти?

Маркосу, похоже, все происходящее очень нравилось. Он снова принялся ласкать руки и плечи Дженифер, затем – шею и подбородок, нежно касаясь пальцами ее лица, с улыбкой человека, который наслаждается риском.

– Сними трусики.

– Маркос… здесь?

Маркос пристально взглянул на нее, все с той же улыбкой. Но Дженифер отметила, что лицо его приобрело слегка похотливое выражение.

– И вот тогда меня вдруг охватил страх.

– Но ты же сказала, что хотела заняться с ним любовью.