прямо ему на ноги, отчего те сильно промокли и заледенели. Он собирался было учинить им страшный разнос за такое небывалое нарушение субординации, но вместо этого проснулся, открыл глаза и тупо уставился в покрытый облупившейся штукатуркой потолок. Секунду спустя он осознал, что ноги его на самом деле мокрые и замерзли. Поспешно вскочив с постели, он сразу же установил причину такого безобразия: с потолка на изножье постели капало, и вся нижняя часть одеяла промокла насквозь. Он бросил взгляд за окно. За стеклом было темно, в открытую форточку тянуло холодом и сыростью. Капитан подошел к окну и открыл его. На улице шел все тот же мелкий противный моросящий дождь. Низкие тучи затянули все небо серой пеленой, создавая ощущение сумерек, хотя по улице уже ходили люди и, значит, наступило утро.
Мысленно послав в адрес хозяйки несколько не слишком лестных комплиментов, Хорнблоуэр стал вспоминать вчерашний день. После окончания аудиенции у Марсдена он отправился погулять по городу. Прежде ему доводилось, разумеется, бывать в Лондоне, но лишь по делам или проездом, так что он практически не был знаком с величайшей из европейских столиц. Памятуя о задании Марсдена представить в кратчайший срок продуманный и детальный план действий, он решил совместить приятное с полезным и отправился бродить по улицам, одновременно размышляя о предстоящей операции. Дождь его не очень смущал — в море он привык часами стоять на вахте в до нитки промокшей одежде, — так что лондонский дождичек не мог испортить ему удовольствие. Он неторопливо обошел большую часть Сити, глазея на дворцы и особняки знати, многочисленные церкви и соборы, кофейни, лавки, гостиницы и прочие соблазны города с миллионным населением.
Денег у Хорнблоуэра было с собой немного. Он не успел получить в Плимуте причитающегося ему жалованья, да и капитанские припасы требовали каждый месяц заметного кровопускания для его и без того тощего кошелька. Впрочем, двадцать гиней у него еще оставалось. Он прикинул будущие расходы на ближайшие несколько дней и решил, что вполне может пожертвовать половиной наличного капитала, чтобы купить подарок Марии в честь долгожданного производства. Он вспомнил дешевую блеклую шаль, покрывавшую ее плечи во время их последнего прощания у портовых ворот в Плимуте. Мария всегда мечтала о настоящей кашемирской шали, но она стоила безумно дорого, и мечта так и оставалась мечтой.
Выйдя на Пикадилли, Хорнблоуэр решительно зашагал по этой знаменитой улице, читая подряд все вывески. А вот как раз и то, что ему нужно. Хорнблоуэр дернул звонок и несколько секунд спустя был впущен в лавку согнувшимся в поклоне приказчиком.
— Что желает господин капитан? — услужливо осведомился приказчик.
— Я бы хотел подобрать что-нибудь в подарок жене, — сказал Хорнблоуэр, озираясь по сторонам и чувствуя себя не в своей тарелке от открывшегося его взору великолепия. Полки и прилавки буквально утопали в товарах. Здесь были штуки сукна, шелка, ситца и других тканей такого множества расцветок, что у Хорнблоуэра зарябило в глазах. Немного привыкнув к этой пестроте, он неловко откашлялся и сказал:
— Я попросил бы вас показать мне на выбор несколько шалей, но только мне нужно настоящую кашемирскую.
— Прошу простить меня, сэр, — улыбающееся лицо приказчика омрачилось, — но в настоящий момент мы не можем предложить вам ничего подобного. Если желаете, могу показать вам прекрасный товар манчестерского производства, но кашемирских шалей вы сейчас в Лондоне не найдете. Мне очень жаль, сэр, поверьте.
— А что случилось? — удивленно спросил капитан. — Разве Бони успел захватить Индию, пока я болтался в море?
— Нет-нет, сэр, что вы! Просто мы вот уже несколько месяцев не получаем товар с Востока, а все из-за этих проклятых лягушатников. В Мадрасе и Бомбее стоят десятки кораблей, но они боятся выходить в море. Караваны с конвоем отправляются теперь редко, потому что большинство военных судов переброшено в Европу, а те, что добираются до Англии, везут военные грузы. Я понимаю: война — людям не до шалей, но торговля, по-моему, тоже не должна страдать. А все этот мерзавец Линуа!
Только теперь Хорнблоуэр понял, о чем идет речь. Еще в начале года французский адмирал Линуа вывел под покровом ночи эскадру из блокированного Рошфора и сумел увести свои корабли в Индийский океан. Там он повел себя как настоящий пират, захватывая английские торговые суда и даже отваживаясь нападать на укрепленные британские поселения. Бедная Мария! Она так хотела настоящую кашемирскую шаль!
— Благодарю вас, — сухо сказал Хорнблоуэр приказчику и покинул лавку.
Потерпев фиаско с шалью, он решил было купить Марии какое-нибудь колечко, но со стыдом вспомнил, что даже не знает размера ее пальца, да и покупать безделушки, когда приходится подчас питаться впроголодь, всегда казалось ему непростительным баловством. Шаль — это другое дело, а купи он жене золотую побрякушку, она же первая его отругает. А теща добавит. При воспоминании о теще Хорнблоуэр слегка поежился. Хорошо еще, что Мария с ребенком живут отдельно от матери, а то те редкие моменты встреч, что выпадали на их долю, непременно оказались бы омрачены присутствием скупой, мелочной и вздорной старухи, ни в грош не ставящей зятя.
Хорнблоуэр вздохнул и решил отложить выбор подарка. Лучше будет, если он сначала поговорит с женой и попытается осторожно выяснить, чего хочется ей самой. Да и кто знает, сколько еще ему придется торчать в Лондоне, где жизнь чуть ли не вдвое дороже, чем в том же Плимуте.
Прогулка по свежему воздуху заметно улучшила настроение Хорнблоуэра. У него начал разыгрываться аппетит. Время близилось к пяти часам пополудни, а завтракал он в девять утра. Кроме «Головы сарацина» он не знал других подобных заведений в этой части Лондона и решил заглянуть туда пообедать и услышать новости, благо этот трактир находился по дороге в гостиницу.
Хозяин сразу узнал Хорнблоуэра. Как только он уселся за стол, трактирщик с торжествующим видом положил перед ним развернутый газетный листок.
— Ну что, сэр, — ехидно осведомился он, — что вы теперь скажете?
Хорнблоуэр пробежал глазами первую страницу. На ней был напечатан рапорт вице-адмирала Колдера о сражении при Финистерре. Сухие строчки рапорта о многом говорили опытному моряку, но для непосвященного могли послужить лишним доказательством проявленной адмиралом Колдером нерасторопности, если не сказать больше.
— Теперь вы сами видите, сэр, — заговорил стоящий за спиной трактирщик, — какую собаку подложил нам всем этот Колдер. Вот тут написано, что
— Последнее вероятнее всего, — сухо ответил Хорнблоуэр.
— А почему, собственно, вы так считаете, позвольте вас спросить, сэр? — поинтересовался трактирщик далеким от дружелюбного тоном.
— Да хотя бы потому, что я умею считать, — так же сухо ответил Хорнблоуэр.
— Что вы хотите этим сказать? — в голосе хозяина зазвучало открытое подозрение.
Хорнблоуэру этот беспредметный разговор начал уже действовать на нервы, но он сдержался и ответил спокойно:
— Если вы внимательно читали газету, любезный, то могли заметить, что в распоряжении адмирала Колдера находилось всего 17 линейных кораблей, считая вместе с эскадрой адмирала Коллингвуда. А у Вильнева одних линейных кораблей больше 30, да еще фрегаты и другие суда. Сэр Роберт достоин награды за то, что не только вступил в бой при таком подавляющем преимуществе противника, но сумел прогнать его и даже захватить два корабля.
— Достоин награды? Ну вы скажете, сэр! — возмущенно фыркнул трактирщик. — Петли он достоин, а не награды, вот что я вам скажу!
Хорнблоуэр пожал плечами и решил больше не касаться этой темы. Что толку спорить с тупоголовыми болванами, которые не способны отличить зюйд от веста, а туда же — лезут обсуждать стратегию и тактику с самоуверенностью и апломбом, каких не встретишь и у самого самодовольного офицера. Он заказал обед и, поколебавшись немного, бутылочку кларета. Что ни говори, а сегодня он все-таки стал капитаном. Такое событие следовало непременно отпраздновать. Жаль только, что в Лондоне он никого не знал, и
