– Не знаю, – отвечал Хорнблауэр. – Но он решится сейчас, или никогда. Вы же видите, с этого дня нас все время будет сносить в подветренную сторону.

– Что бы сделали вы? – Буша интересовал этот младший лейтенант, такой находчивый в действиях и такой сдержанный в словах.

– Я прочел бы приказы, – тут же ответил Хорнблауэр. – Пусть лучше меня накажут за действия, чем за бездействие.

– Не знаю… – сказал Буш.

С другой стороны, конкретные действия гораздо скорее могли стать поводом для трибунала, чем их отсутствие. Буш это чувствовал, но ему не хватало слов, чтобы выразить свое ощущение.

– Эти приказы могут направлять нас в отдельное плавание, – продолжал Хорнблауэр. – Господи, какой шанс для Бакленда!

– Это верно, – сказал Буш.

В голосе Хорнблауэра прозвучало страстное желание. Если кто и жаждал самостоятельного командования с вытекающими из него возможностями отличиться, так это Хорнблауэр. Буш не знал, хотел бы он сам командовать линейным кораблем в опасных водах или нет. Он смотрел на Хорнблауэра с растущим интересом. Хорнблауэр всегда готов к смелым решениям, он безусловно предпочитает действие бездействию, он широко начитан и притом хороший практик – в этом Буш не раз имел возможность убедиться. Образованный и в то же время деятельный человек; пылкий и в то же время скрытный – Буш вспомнил, как тактично он вел себя во время чрезвычайного происшествия с капитаном и как ловко он управлял Баклендом.

И… и… что же на самом деле произошло с капитаном? Думая об этом, Буш снова бросил на Хорнблауэра испытующий взгляд. Он не употреблял сознательно слов «мотив» и «возможность» – это было не в его духе – но он двинулся по пути логических рассуждений, указанному именно этими словами. Он хотел повторить вопрос, который уже задавал, но сделать это – значило не только напроситься на резкий отпор, это значило заслужить его. Положение Хорнблауэра было достаточно выгодно, и Буш знал – он не откажется от этого положения по неосторожности или от волнения. Буш посмотрел на худое, пылкое лицо, на длинные пальцы, барабанившие по карте. Неправильно, недолжно, негоже ему восхищаться Хорнблауэром, который не только на два года младше его (это не имело значения), но младше его, как лейтенант. Значение имели только даты их назначения – по традициям службы к младшему невозможно испытывать уважение. Иное было бы неестественно, и даже попахивало бы французским эгалитаризмом, тем самым, против которого они сражались. Мысль о том, что он заразился революционными идеями, смутила Буша. Он заерзал на стуле, но так и не смог избавиться от этого чувства.

– Я все это убираю, – сказал Хорнблауэр, вставая со стула. – После того, как матросы пообедают, я провожу учения орудийных расчетов нижней палубы. А после этого у меня первая собачья вахта.

Закрепив пушки нижней палубы, потные матросы высыпали наверх. «Слава» достигла уже тридцати градусов северной широты, и на орудийной палубе, несмотря на открытые для учения порты, было жарко, а ворочать пушки – работа горячая. Хорнблауэр изрядно погонял свою команду, сто восемнадцать человек, и теперь, высыпав на палубу, на солнечный свет и свежий воздух, они услышали добродушные насмешки других матросов, которым не пришлось работать так тяжело, но которые знали, что скоро придет их черед.

Пушкари вытирали потные лбы и бросали шутки – корявые и грубые, как комья земли, на которой они взросли – обратно своим мучителям. Офицерам отрадно было видеть бодрых матросов, и знать, что преобладает хорошее настроение, что за прошедшие со смены командования три дня атмосфера на судне значительно улучшилась. Исчезли подозрительность и страх; после краткого неудовольствия матросы обнаружили, что учения и постоянный труд поднимают дух и приносят удовлетворение.

Хорнблауэр, весь в поту, прошел на корму и отдал честь стоявшему на вахте Робертсу. Тот болтал с Бушем возле уступа полуюта. Просьба Хорнблауэра была настолько необычна, что Робертс и Буш с изумлением уставились на него.

– А как же палуба, мистер Хорнблауэр? – спросил Робертс.

– Матросы вытрут ее шваброй за две минуты, сэр, – сказал Хорнблауэр, смахивая пот и с нескрываемым вожделением глядя на синее море за бортом. – Еще пятнадцать минут до того, как мне вас сменять – времени достаточно.

– Э, очень хорошо, мистер Хорнблауэр.

– Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр и, снова козырнув, нетерпеливо повернулся. Робертс и Буш обменялись взглядами, в которых веселости было не меньше, чем изумления. Они смотрели, как Хорнблауэр отдает приказания.

– Шкафутный старшина! Эй, шкафутный старшина!

– Сэр?

– Немедленно вооружить помпу для мытья палубы!

– Вооружить помпу для мытья палубы?

– Да. Четырех матросов к рукояткам. Одного к шлангу. Ну-ка быстрее! Я буду здесь через две минуты.

Шкафутный старшина, проводив Хорнблауэра взглядом, принялся исполнять необычный приказ. Хорнблауэр был точен: через две минуты он вернулся, совершенно голый, если не считать намотанного вкруг бедер полотенца. Все это было очень странно.

– Ну, давайте! – крикнул он матросам у рукояток:

Они сомневались, но приказ исполнили, по двое бросая свой вес на рукояти: вверх-вниз, вверх-вниз, кланк-кланк. Шланг зашевелился, наполняясь водой; в следующий момент из него хлынула струя чистой воды.

– Направьте ее на меня, – сказал Хорнблауэр, сбрасывая полотенце. Теперь он стоял в солнечном свете совершенно голый.