неизреченно отдален от всякого; Он везде и нигде; Он вмещает все и на всяком месте остается внутри Себя; творение, столь великое, столь богатое всем и многоразличное, подчинено Его мановению. Ни одно из тварных естеств и ничто в <творении> не возникает, не движется, не колеблется и не действует без Его повеления. [603]
26. Почему оставили мы этот Источник жизни и Океан знания, и блуждаем по земле в делах наших и попечениях наших, так что ночью и днем брошены мы в схватки, состязания и борения с помыслами, страстями, их воспоминаниями и возбуждениями, тогда как у нас всегда есть средство без борьбы иссушить все это, обратившись [604] к Господу?
27. Невыносима для нас сила этих борений: как бы ни умудрились мы в распознании прилогов помыслов, <все равно> будем побеждаемы и поражаемы ими. Никогда этих борений не избежим мы, ибо окончание одного борения заставляет вступить в другое. И если мы даже преуспеем в этом служении, будучи бодры и бдительны, <все равно> от ржавчины страстей и нечистоты помыслов, даже если <иногда> и побеждаем <их>, мы никогда <до конца> не очистимся.
28. Пренебрежем ненадолго этим помышлением и <этим> блужданием долу, братья мои, и признаем, что немощны мы пред лицом этих помыслов и демонов; прибегнем к Господу и взойдем немного ввысь — туда, где иссыхают помыслы и исчезают движения, где угасают воспоминания и отмирают страсти, где естество наше проясняется и изменяется, <когда> оказывается в ином веке.
29. Удивлюсь я, если найдется человек, в котором не воскипает восторг [605] по отношению к этому Естеству и который <при этом> утверждает, что знает, чт
30. При помощи этих и подобных бесед, брат мой, человек сам собою возвышается из <области> земных <предметов> и пленяется любовью Божией: он подобен тому, кто забывает свое собственное естество, ибо ничто мирское не отвлекает его и не приходит ему на ум. Но иной мир ощущает он и уверен и знает, что есть еще что–то за пределами плоти и крови.
31. Ибо добродетель взращивает всякий человек, но добродетельную мысль и достославные собеседования с Богом весьма немногие, как оказывается, приобретают благодаря просветленности помыслов своих и благодати Христовой. Когда в каком–либо человеке мысль эта становится добродетельной и вращает он в разуме те достославные предметы, которые превыше мира и <которые> в Боге, и <когда он> пленяется ими, если освободится разум его от этого и <снова> в воспоминании своем окажется в миру с этими человеческими <делами>, то странником по отношению к миру сему видит себя <такой человек>: к видению мира, к его болтовне и ко всем событиям, которые обычно происходят в нем.
32. Многие ведь считают такие и подобные вещи праздномыслием. Они подобны человеку, который охвачен горячкой, и когда напоминают ему о сладкой пище и изысканно приготовленных <блюдах>, из–за плохого самочувствия он противится [607] и огорчается. Не сама пища бывает причиной этого, но его самочувствие, которое болезненно, исполнено страданий и беспокойства, <причиняемого> желчью; и хочется ему <чего–либо> кислого или соленого.
33. Кто обладает безмолвием и собеседованием знания, тот легко и быстро достигнет любви Божией, а посредством любви к Богу приблизится он и к совершенной любви к людям.
34. Никогда человек, не удостоившись прежде усладительной и опьяняющей любви к Богу, не бывает способен приблизиться к просветленной любви к людям.
35. Прийти от труда и борьбы с помыслами к просветленной любви к людям, и отсюда уже подняться к любви к Богу — такого в достичь в этой жизни, прежде исхода из мира, как бы кто ни боролся, невозможно. Посредством заповедей и рассудительности возможно человеку подчинить свои помыслы и очистить свою совесть по отношению к <людям>, и он даже может делать для них добрые дела. Но что он не сможет достичь просветленной любви к людям посредством борьбы, в этом я убежден: нет никого, кто достиг бы ее так, и никто не достигнет этой цели таким путем в настоящей жизни. Без вина не пьянеет человек, и не бьется радостно сердце его; а без опьянения в Боге [608] никто не обретет естественным образом добродетель, которая не принадлежит ему, так чтобы она осталась в нем тихо и без принуждения. Бывает также, что <кто–либо> по естеству кроток и милосерден, всякого человека с легкостью любит, милосердствуя о всяком естестве — не только о людях, но также и о <домашних> животных, птицах, диких зверях и так далее: ведь есть же такие души! Но бывают времена, когда и они тоже смущены, если какие–то причины для беспокойства возникают у них из– за <другого> человека.
36. Но кто удостоился вкушения божественной любви, тот из–за сладости ее обычно забывает все — ведь от этого вкуса все видимые предметы <кажутся> презренными; душа его с радостью приближается к просветленной любви к людям, не <делая> различия <между ними>; он <никогда> не побеждается их слабостями и не смущается. Он подобен блаженным апостолам, которые среди всех зол, претерпеваемых от <людей>, были совершенно неспособны ненавидеть их или пресытиться любовью к ним. Это проявилось на деле, ибо после всего прочего они даже и смерть приняли ради их искупления. [609] И это были люди, которые совсем недавно умоляли Христа послать огонь с неба, чтобы истребить самарян — потому лишь, что те не приняли их в свое селение! [610] Но после того, как получили они дар и вкусили любви Божией, усовершились они даже в любви к злодеям: терпя всевозможные напасти ради искупления их, [611] они никак не могли ненавидеть их. Итак, ты видишь, что благодаря одним лишь заповедям не обретается совершенная любовь к людям.
37. Не то, чтобы борения и служение должны были мы оставить и не приближаться к ним — я не говорю этого. Но, трудясь в них соответственно времени и месту, мы должны уходить с открытого поля битвы [612] и отдаваться безмолвию. И когда мы научимся даже там какому–либо частичному опытному познанию <борьбы> с помыслами, [613] мы должны снова оставить это и <вернуться> на умственное поле битвы. [614] В этих собеседованиях и в воспоминании о чудесном должны мы постоянно пребывать умом своим благодаря постоянному молитвенному воспоминанию. Так будем мы изо дня в день преуспевать, радуясь душою и совершенствуясь в Боге.
38. Просветленное размышление о Боге есть завершение молитвы; или скорее, оно есть первоисточник молитв — потому что также и сама молитва заканчивается помышлением о Боге.
39. Бывает, что из молитвы перенесен человек в изумленное размышление о Боге; а бывает, что из размышления о Боге рождается молитва.
40. Все это — различные этапы [615] на пути, <по которому> божественным образом <бежит> ум на поприще [616] мира, так что каждый человек взирает на свой венец. [617] Венец инока есть умственное наслаждение, которое во Христе, Спасителе нашем. Кто нашел его, тот получил уже в сем мире залог будущих <благ>.
41. О Христос, Источник жизни, [618] удостой меня вкусить Тебя и да просветятся очи мои. О Милосердие и Сострадание, посланные миру, о Надежда твари, <даруй мне> вкусить наслаждение надежды Твоей; да буду я слеп для мира, но просвещен духом; и через любовь Твою да будет опьяненной жизнь моя, чтобы мне забыть мир и дела его. Да будем мы пленены Тобою в разуме нашем, когда собеседуем мы с великим Твоим сиянием. Не оставь нас быть плененными миром через вредоносные [619] собеседования с ним. Но удостой нас, по воле Твоей, служить Тебе бодрственно и прославлять Тебя без смущения, в
