оставались.

— Вот, — продолжил Броверман, осторожно и недоверчиво заглядывая в свои карты. — Прибился к искателям приключений. Приключений до хрена, бабок не хватает! Думали на Бормане заработаем, а это вовсе и не Борман, это ты, Илюшенька, вместо Бормана. Ну и что мне с тебя удовольствия? Раззор один!

Дверца микроавтобуса открылась, и в салон заглянул исполненный хищной радости Эпштейн. Разомлевшие от жары коммандос при виде своего неофициального руководителя подтянулись и принялись застегивать воротники и гульфики.

— Которые тут временные? — возгласил Эпштейн. Временным, да и совсем лишним, в микроавтобусе был Илья Константинович Русской, поэтому он без лишних разговоров бросил карты на кожу сиденья и просунулся на выход.

— Караул устал? — полуутвердительно спросил он. ' Эпштейн засмеялся, показывая великолепные зубы. Такие зубы бывают лишь у стоматологов и лошадей. Ну, иногда еще у голливудских актеров встречаются. Так у них либо стоматологи хорошие, либо сами актеры пьют не хуже лошадей. Эпштейн ни к одной из этих категорий не относился, но рот мог открывать без особой опаски или стеснительности. ' — Караул меняется, — хохотнул он. — Давай-давай, братишка, не задерживай!

Русской осторожно выглянул из микроавтобуса. рядом стоял приземистый лимузин с тонированными черными стеклами, и нехорошие предчувствия ожили в душе бизнесмена. «Вот и смерть пришла», — устало и отрешенно подумал Русской, вообразив, что в салоне его поджидают таинственные убийцы.

— Давай-давай, — азартно поторопил Эпштейн и загадочно добавил: — От этого еще никто не умирал…

Он подтолкнул Илью Константиновича к лимузину. — Иди, чудак. Такая цыпа тебя ждет, сам пальчики облизываю.

Задняя дверь лимузина приоткрылась, и тонкая изящная ручка в черной капроновой перчатке грациозно поманила Русского. Илья Константинович загипнотизированно шагнул к лимузину, не замечая, как на красном портовом кране, похожем на огромного вареного краба, опасно блеснуло стеклышко. Так поблескивает только бинокль или прицел винтовки.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал долговязый снайпер,приникнув к окуляру прицела. — А ты боялся. Сейчас я его сделаю, он у меня как на ладони… — И говорящий сладостно слился с винтовкой в единое целое, словно находился не на кране, а на брачном ложе. Не зря же говорят, что убийство слаще соития.

— Братан! — послышался от штабеля ящиков пронзительный радостный голос, и Илья Константинович, испуганно вздрогнув, избавился от женских чар.

От ящиков к нему бежал Жора Хилькевич, привлекая к себе внимание вскинутыми вверх руками. За Жорой маячили какие-то фигуры, как показалось Русскому — в военной форме и касках.

— Слава Богу, я тебя нашел! — Хилькевич обнял Илью Константиновича и тесно прижал его к себе, как дед обнимает приехавшего из города внука. Просыпаюсь, тебя нет. Веришь, всю камеру обыскал! А тут за нами прилетели уже, смываться пора. Взял я нашего надзирателя за глотку, он, подлюга, и раскололся, что продал тебя за три штуки. Ну, Буратино!

Он потащил Илью Константиновича в сторону от лимузина, из автомашины что-то визгливо закричала женщина, ошарашенные израильтяне пытались осознать происходящее, а из-за штабеля ящиков с грузным рокотом поднимался американский десантный вертолет, взметая под собой облако пыли. «Хай! Хай! Хай!» — привычно заорал американский сержант в зеленом берете, залихватски надвинутом на одно ухо.

— Это еще что за хренотень? — удивленно и зло спросил долговязый снайпер, отрывая взгляд от прицела.

— Стреляй, блин! — потребовал его коренастый партнер. — Стреляй, а то опять упустишь!

— Ты чего — офонарел? — Долговязый показал в сторону вертолета. — Тут только пальни, они враз ракетами кран раздолбают! Ты что, американцев не знаешь? Им только дай повод пострелять! Они же от этого тащатся! Думаешь, на фига им Ирак, там, или Югославии разные? А пострелять охота!

Вертолет, забравший на борт Хилькевича, Русского и команду их спасателей, медленно набирал высоту, устремляясь в сторону открытого моря.

Долговязый проводил его тоскующим взглядом, сплюнул, обстоятельно выругался и принялся разбирать винтовку. Коренастый сел, охватывая голову обеими руками.

Из тонированного лимузина послышались соленые испанские ругательства. Ругалась женщина. Поток брани вытолкнул из лимузина щеголеватого молодого человека в смокинге. Прикрывая лицо от поднятой вертолетными винтами пыли, молодой человек подбежал к микроавтобусу.

— Сеньор коммандос! Сеньор коммандос! — закричал молодой человек, в котором без труда можно было узнать секретаря местного суда. — Наша сделка расторгнута! Сами понимаете, сеньор коммандос, сеньора Мария не получила желаемого, поэтому вы должны возвратить нам деньги!

Эпштейн спокойно, задумчиво оглядел жестикулирующего кабальеро и нехорошо усмехнулся, словно отчаянные казачьи гены взяли в нем верх над рассудительными еврейскими.

— Желаемого, говоришь, не получила? — Эпштейн подкрутил воображаемые усы. — Ну, веди ее, мымру старую, сюды, тут она у нас получит всего, что пожелает! — Он оглядел товарищей и подмигнул им. — По полной, понимаешь, программе!

Секретарь суда побежал к лимузину, сунул голову в прохладный салон и принялся что-то горячо объяснять сидящей в автомашине пассажирке. Снова послышался визгливый, доходящий до ультразвука крик, потом звонкий звук пощечины, и сеньора Мария де ля Гранту выбралась из лимузина и, грациозно покачивая бюстом, направилась к микроавтобусу.

— Классный станок! — оценил Витек Броверман, оглядывая даму отчаянно и бесстыдно. Так может смотреть на женщин лишь импотент или обитатель дома для престарелых.

Сеньора де ля Гранту заглянула в салон микроавтобуса, с пренебрежительной усмешкой окинула взглядом израильских коммандос, несколько более внимательно оглядела неожиданно покрасневшего Витька и с беспощадной прямотой на прекрасном русском языке, выдающем в ней уроженку Верхнего Поволжья, вынесла приговор:

— Станок-то хорош, да не вам, соплякам, на нем работать! Повернувшись, она направилась к своей машине, так откровенно играя мышцами бедер, задницы и спины, что сидящие в микроавтобусе с отчетливой тоской осознали не им…

А в это время на борту вертолета, перекрывая рев двигателей и яростно жестикулируя, Жора Хилькевич объяснял своему бывшему сокамернику, несколько ошалевшему от происходящего:

— Наши, блин, помогать отказались… Я ж при тебе адмиралу Тихомирову звонил! Сам слышал, им, козлам, международную обстановку напрягать не захотелось! В МИД обращайтесь! На хрен мне ихний МИД нужен, я же не с Зимбабве договор на поставку бананов подписываю! Ну, я посидел немного, подумал, позвонил мужикам на Брайтон-Бич, потом в свой банк питерский! Бабки есть, проблем не будет — нам с тобой штатовское гражданство оформили. А у них, сам знаешь, с защитой интересов граждан строго, чуть кто нарушит, они свой флот подтянут и… Сейчас весь их Шестой флот у берегов Аргентины! Представляешь, братан? Два авианосца, шесть тяжелых крейсеров, не считая мелочи вроде подлодок… Одних «Фантомов» над побережьем больше, чем мух на живодерне! У них строго! Как американца обидят где, так сразу и начинается эта… буря в пустыне!

— Постой, постой, — перебил его Илья Константинович недоуменно. — Так что, мы с тобой теперь американцы?

— Чистокровные, Ил! — заверил его Хилькевич, весело и заразительно сверкая золотыми фиксами.

Сделав ручкой, он подмигнул американскому сержанту, вытянувшемуся у входного люка в полной амуниции, и нахально крикнул:

—Хай!

— И что я тебе должен? — деловито спросил Русской. Золотая улыбка погасла.

— Брата-а-ан, — протянул Жора. — Не порть кайф! У меня баксов больше, чем у них в казначействе! В конце концов, разве у них на ихнем Уолл-стрите ловят треску или рыбку ледянку? — И куда мы теперь? — поинтересовался Илья Константинович.

Жора Хилькевич удивился.