за громадного каменного утеса и пошли на абордаж. Исход боя был предрешен. Мусульмане почти не сопротивлялись. Две галеры были захвачены, одна отправилась на дно, а эмирская казна перекочевала на борт флагманского корабля Ингмара. Мавры оказались трусами и после первого же штурма попрыгали в воду. Как будто там можно было найти спасение! Остается только гадать об их горькой судьбе в глубоких расщелинах отвесных скал.
Таким образом, поход оказался кратким, но удачным. Большие кожаные сумки были набиты серебряными и золотыми монетами, каждый остался доволен после выплаты причитающейся ему доли. И у Ингмара, конечно, оказалось достаточно денег, чтобы построить на берегу холодного Олесунфьорда не только дом, обложенный дерном, а настоящее каменное строение.
С такими радостными мыслями молодой хевдинг скакал по узкой тропке, что вела к дому его невесты. Вот обрадуется его любимая, когда блеск золота ударит в ее прелестные светло-серые глаза!
Подъехав к дому родителей его невесты, Ингмар заметил что-то необычное в поведении людей из дома бонда Эрика Хромого. Хевдинг знал всех обитателей этого хутора, но почему-то они отворачивались от него, старались не смотреть в глаза молодому мужчине, а то и вовсе сворачивали в сторону, избегая встречи. Подъехав к дому своей невесты, викинг обратил внимание на необычное оживление возле длинного строения. К коновязи было привязано множество лошадей; без устали сновали рабы, занося в дом закуски и напитки.
— Какой-то праздник, не иначе, — подумал Ингмар, и сердце почему-то тревожно забилось в груди. На входе в здание никто не поприветствовал именитого гостя — в лицо Ингмару ударил острый запах празднества — смесь испарений хмельного меда, эля, пряных закусок и жареного мяса. В огромном помещении, освещаемом факелами и масляными лампами, звучала медленная норвежская песня. Видно, веселье продолжалось уже не один день и перешло в стадию задумчивого празднования. Когда глаза привыкли к неяркому освещению, он остолбенел от неожиданности. Во главе стола в наряде невесты сидела его любимая Грюнхильда, а рядом с ней попивал из большого кубка хмельной мед Торстен Годвинсон, вдовец лет сорока пяти, богатый бонд из соседнего хутора, не имеющий дворянского титула. Так вот кому отдала свое сердце неприступная красавица!
Ингмара попытались усадить за стол, он отстранил чужие руки и тяжелыми шагами прошел через весь длинный дом к новобрачным. Грюнхильда побледнела от неожиданности, но, быстро взяв себя в руки, надменно взглянула на преданного ею жениха.
— Поздравляю тебя, Грюнхильда, — процедил сквозь зубы Ингмар и спустил на пол с плеча тяжелую кожаную сумку. Торстен потянулся было к рукояти меча, но был остановлен рукой жены.
Ингмар раскрыл сумку — в ошеломленные лица и молодых, и гостей ударил блеск золотых монет. Глаза новобрачной загорелись, а ее муж, словно завороженный, не мог оторвать взгляд от раскрытой сумки. Никто еще в этом селении не видел такого количества золота. Ингмар достал несколько монет и презрительно бросил на стол перед своей бывшей возлюбленной. Один из золотых кружочков шлепнулся прямо в тарелку с едой и забрызгал нарядное платье Грюнхильды.
— Это мой подарок к твоей свадьбе, — тихо сказал молодой хевдинг, повесил тяжелую сумку опять на плечо, повернулся к выходу и пошел, едва передвигая ногами.
— Будьте вы все прокляты, коварные изменщицы, — бормотал несчастный Ингмар, забираясь на своего игреневого коня. Верный Дагни, чувствуя настроение хозяина, неспешно брел по тропинке, увозя своего седока прочь от дома неверной невесты, — никому из женщин больше не поверю…
А Грюнхильда почему-то горько расплакалась, прямо за свадебным столом. Ей стало очень жаль, что она так ошиблась и не дождалась такого богатого и красивого жениха. Гости притихли, веселое настроение как-то само по себе спало, и все стали потихоньку, под различными предлогами, покидать уже совсем не праздничный дом.
Взяв себя в руки, на следующий день Ингмар собрал всех своих дружинников и, выйдя на середину круга, сказал:
— Братья, не буду скрывать от вас, не мил мне теперь родной край, — хмурый хевдинг склонил голову, и на широкий лоб упали светлые пряди, — хочу уйти отсюда навсегда, в теплую Нормандию. Буду жить там…. Не могу больше находиться в Норвегии! Герцог Роберт пригласил всех нас навсегда остаться в Нормандии. Теперь это тоже наша земля! Кто хочет обосноваться на новой родине, приглашаю с собой, кто устал от скитаний — винить не стану. Семьи можно будет забрать попозже, когда хорошо устроимся. У кого нет семьи, создаст ее там, если пожелает.
— Вы как хотите, — могучий Магнус ступил шаг вперед, — а я пойду за Ингмаром. Можно было бы и отдохнуть немного, но он уже стал мне ближе брата…Кто подставит ему плечо на чужбине?
Такая длинная речь была настоящим подвигом для молчаливого викинга, и толпа одобрительно загудела.
— Дай нам только неделю, Ингмар, — выкрикнул из-за спин дружинников Арни, — повидаться с семьями, и мы все уйдем с тобой.
— Лады, — ответил молодой вождь и поднял к небу правую руку.
Через неделю два драккара хевдинга Ингмара отчалили от родного причала и вскоре скрылись за длинным языком входного мыса. Никогда еще после такого длительного отсутствия викинги так быстро не покидали свою родину.
Нормандия
Резная голова черного дракона безучастно вглядывалась в зеркальные воды ночной Сены. Корабли викингов почти бесшумно скользили по извилистой глади реки, и только мерные всплески весел вплетались в сладкоголосое пение весенних соловьев. Кругом царила тишина, лишь легкое дуновение ветерка порой приводило негустой туман в движение, и тогда сквозь него неясно вырисовывались очертания противоположного берега, покрытого могучим сосновым лесом.
Ингмар подумал, что согласно древним традициям носовое украшение корабля следовало бы снять — чтобы ужасный скандинавский идол не распугал духов земли, а потом решил, что это не касается трусливых богов франков, пусть страшатся они могучих покровителей норманнской дружины. Борта четырех больших боевых кораблей были украшены рядами черно-красных щитов, а на мачте поскрипывал нарядный, тонкой работы флюгер. Ветер был настолько слабым, что флюгер шевелился только на поворотах могучей посудины, когда рулевой Арни направлял движение по фарватеру[8] большим дубовым рулем, напоминающим громадное весло.
Уже было далеко за полночь, и на берегу не светилось ни единого огонька. Только полная луна освещала призрачным светом кудрявые виноградники, спускающиеся ровными рядами прямо к реке. Арни хорошо знал свое дело и правил подальше от берега, на середину реки — из темных зарослей удобнее нанести удар. Но кто мог решиться напасть на мощную дружину викингов, пусть даже и в чужой стране? Тем более что Нормандия теперь и не чужая для морских странников. Роберт Бесстрашный, внук конунга Рольфа Пешехода или Дьявола — кто как его называл, уже многие годы управляет герцогством, и никто пока не решается возразить ему силой своего оружия. Храбрый конунг отбил у короля франков эту землю, которая даже стала называться Нормандией в честь завоевателей с севера.
Ингмар оглянулся назад. Остальные корабли послушно поворачивали вслед за флагманом, как стая диких уток за селезнем. Было приятно ощущать под своим управлением мощную флотилию. Правда, свободолюбивые викинги не очень-то и подчинялись своему начальнику. По обычаю язычников каждый имел право свободной воли. Дружинников можно было скорее назвать компаньонами в этом походе, чем послушными солдатами. Правда, из этих своеобразных отношений в северной дружине проистекали и достоинства норманнского воинства. Викинги могли поспорить со своим командиром на привале, но зато они никогда не бросят его в бою. Если хевдинг погиб, с ним падет смертью храбрых и вся его дружина. На того, кто бросил своего товарища на поле боя и на весь его род ложился несмываемый позор.
— Замок Мелан! — указал рукой в сторону левого берега Гро, рыжеватый блондин двадцати двух лет, коренастый не по годам. Своими светло-серыми, почти белыми глазами юноша всегда умудрялся увидеть
