невесты, что никто из близких и не подозревал, что происходит в ее душе. Франка оклеветали, рассказала ей Сильвия между приступами судорожных рыданий, он уехал навсегда может покончить с собою. Во всяком случае, жизнь его разбита, и в этом виновата она…

– Как я могла поверить? Как я могла не понимать, что Франк не способен на низость. Я изменила ему и нашей любви. Что будет теперь с ним?

Тетя Варина сокрушенно качала головой. Глаза ее были полны слез.

– О, я люблю Франка Ширли! – продолжала Сильвия. – И я понимаю теперь, как это бесчестно выходить замуж не любя. Я не могу! Не могу!

Она опять зарыдала.

– Сильвия, дорогая! – заговорила наконец миссис Тьюис. – Успокойся. Подумай! Ведь ты погубишь себя. И потом, выслушай меня, выслушай меня, дорогая! Как ты можешь знать, что Ширли оклеветали? Твой же двоюродный брат уверял, что это правда, и миссис Винтроп подтвердила это. И теперь ты поверила одному слову этого Бэтса! Ты же сама говорила мне, что он ухаживал за тобою в Бостоне и что он недолюбливает мистера ван Тьювера. Посуди сама, благородно ли это с его стороны явиться в такую минуту, когда о твоей помолвке знают все, и так расстроить тебя? Разве мыслимо, чтобы ты взяла теперь свое слово обратно? Отец твой будет совершенно разорен, это было бы страшным несчастьем для всей твоей семьи!

– Не мучь меня, тетя Варина!

– Но ты должна думать об этом. Ты знаешь, сколько долгов сделал отец ради тебя. Твои наряды! Эти счета из отеля! И свадебные расходы! Тысячи и тысячи долларов!

– Но я не хотела этого!

– Именно ты! Ведь ты настаивала на том, чтобы свадьба состоялась в Нью-Йорке, где расходов будет, конечно, в десять раз больше, чем дома. И приехала сюда как невеста ван Тьювера! Представь себе, какой это был бы скандал, если бы ты теперь отказала ему. И бедный ван Тьювер! О нем тоже следовало бы подумать. Он так любит тебя!

– Он меня не любит. Он не любит меня так, как любил меня Франк. Он не способен на такое чувство.

– Он бы не женился на тебе, если бы не любил.

– Он из тщеславия женится на мне. Я красива. Это льстит его самолюбию. Потом я вышучивала, отталкивала его. Он видел, что я для него недоступна, и это распалило его.

– Сильвия, как тебе не стыдно!

– Ничуть не стыдно. Я не могу сама золотить ужасную правду, как другие женщины. И я не могу носить всегда эту маску позора. Я отлично понимаю теперь, что продана, как продают вещь с аукциона.

Миссис Тьюис сидела перед ней, как оглушенная внезапным ударом. В жизни она не слыхала таких слов!

– Сильвия, опомнись! – проговорила наконец она. – И ты… ты можешь допустить, чтобы твои любящие, нежные родители…

– Ах, нет, нет! – нетерпеливо прервала ее Сильвия. – Они сами не понимают того, что делают.

– Слушай, Сильвия, – говорила растерявшаяся миссис Тьюис, – умоляю тебя, возьми себя в руки! Постарайся опять успокоиться. Скоро придет отец. Если бы он слышал, что ты говорила мне сегодня, он бы этого не перенес, он лишил бы себя жизни.

Миссис Борегард Дебней собиралась приехать в Нью-Йорк, и Сильвия радовалась встрече с подругой. Гарриет, как видно было из ее писем, вполне одобряла решение Сильвии и в необычных для нее патетических выражениях распространялась о счастье, выпавшем на долю Сильвии. Тем не менее Сильвия надеялась, что в разговорах с нею почерпнет силы и отвагу. Свидание с Гарриет было, однако, омрачено одним обстоятельством, к которому Сильвия не была подготовлена, несмотря на тревожные, смутные намеки в письмах подруги. «Не удивляйся, когда увидишь меня, – писала Гарриет, – я была больна и страшно изменилась». Ехала она в Нью-Йорк затем, чтобы посоветоваться с врачами-специалистами насчет какой-то таинственной болезни, смутившей домашних врачей.

И встреча их была далеко не такая радостная, какой представляла ее Сильвия. Она была удручена и много думала в эти дни о перемене, происшедшей с Гарриет. Как-то в разговоре с миссис Тьюис она упомянула, что сказал о Гарриет мистер ван Тьювер, и тетя Варина испуганно воскликнула:

– Не надо было говорить об этом с мистером ван Тьювером!

– Почему, тетя?

– Да, не надо, не надо было говорить!

– Но почему?

– Мне кажется, дорогая, что у Гарриет такая болезнь, о которой не следовало бы говорить с мистером ван Тьювером.

Она подумала немного и нерешительно добавила:

– Это какая-то дурная болезнь!

Сильвия была потрясена. Вот оно что – дурная болезнь!..

Сильвия имела более чем слабое представление о том, что это за дурная болезнь. Она слыхала об одном северном драматурге. Книг его она не читала, так как произведения его считались в ее кругу безнравственными. Но однажды в поезде она прочла в купленном на вокзале номере журнала заметку о пьесе Ибсена, в которой говорилось об одной позорной страшной болезни. Она поняла, что это болезнью мужчины расплачиваются за безнравственную жизнь, и кара эта постигает часто их невинных жен и детей.

Сильвия подумала, конечно, и о своем будущем муже. Как он жил до сих пор? И кто знает, не постигнет