перебить. — Мне велели рассказать ее в последний день. В четверг. Он мне так велел.
Миссис Борчердинг уставилась на Терри и хотела что-то сказать, но только открыла рот, как с громким стуком его закрыла. Потом собралась и начала снова:
— На большой перемене в четверг. Перед уборкой. Если кто-то не захочет идти на перемену, может остаться и послушать. Остальные пойдут играть во двор.
— Да, мэм.
Терри вернулся к чистописанию.
Утро среды выдалось жарким, почти летним. Дети с надеждой входили в класс, но быстро опускали глаза, увидев за учительским столом все ту же необъятную миссис Борчердинг. Она редко поднималась со стула и запрещала вставать ученикам, хотя мистер Кеннан обычно разрешал разбиваться на группы и раздавал специальные карточки-задания. На каждой перемене все окружали Терри и пытались вызнать хоть какие-то подробности. Как ни странно, их внимание ничуть ему не льстило. Мальчик забивался в дальний угол площадки и кидал камешки в школьную ограду.
В четверг пошел слух, что «вольво» мистера Кеннана минувшим вечером заметили на главной улице: Моника Дэвис ужинала в «Угольке» и явственно видела, как учитель проехал мимо. Сара самолично обзвонила одноклассников и кротко снесла упреки разгневанных родителей, которым ее звонки спозаранку пришлись не очень-то по душе. В полдевятого, за сорок пять минут до начала первого урока, почти все собрались на площадке. Билл вызвался пойти на разведку.
Вернулся он через три минуты с таким унылым лицом, что все сразу все поняли.
— Ну? — все-таки спросил Брэд.
— Борчердинг.
— Может, он попозже придет, — робко предположила Моника, но почти никто в это не верил, и девчонки совсем сникли под осуждающими взглядами одноклассников.
Когда прозвенел звонок, перед детьми предстала все та же мрачная реальность в том же фиолетовом ситцевом платье, что и во вторник. В открытые окна не задувал ветерок, а время ползло неописуемо медленно, как всегда бывает в последний день перед каникулами. С утра они напряженно работали — вдвойне обидно, потому что в школе не осталось почти ни души: остальные классы ушли на пикник. Мистер Кеннан обещал, что они отправятся на весь день в парк к реке, «играть в софтбол до умопомрачения и есть сладости». Ученики даже распределили, кто что принесет, но теперь об этом никто уже не заикался. Малыши поднимали глаза от тетрадок, когда миссис Борчердинг давала какие-нибудь указания, и в глазах у всех читалось одно и то же выражение. На них словно откровение снизошло: мир ненадежен, и в любой момент без всякого предупреждения могут распахнуться двери в страшную реальность. Дети и раньше это знали, но опрометчиво забыли, ненадолго оказавшись внутри защитного магического круга.
В полдень класс пообедал в практически пустой столовой: кроме них, там сидели только наказанные за что-то первоклассники и пятеро рыдавших учеников мисс Картер из класса для трудных подростков.
На площадке почти никто не кричал и не подходил к Терри. Мальчик не выказывал никаких признаков волнения — просто стоял возле шеста для тетербола, сложив на груди руки.
Потом они сдали библиотечные книги (Брэду и Дональду пришлось заплатить за потерянные и порванные учебники) и молча ждали, пока миссис Борчердинг тщательно их проверит. Все знали: следующие полтора часа придется драить парты, снимать со стен плакаты и оборачивать бумагой книжные полки. Совершенно бессмысленное и бесполезное занятие: ведь через неделю придут рабочие и уберут из класса мебель, а потом вымоют помещение снова. А еще все знали, что миссис Борчердинг будет тянуть сколько можно и раздаст табели в самый последний момент, всячески намекая, что кого-то не перевели — или перевели незаслуженно — в пятый класс, хотя на второй год точно никто не остался.
Без пяти два учительница, отдуваясь, поднялась со стула и оглядела двадцать семь притихших учеников. Вокруг, как мешки с песком в окопе, громоздились стопки книг.
— Хорошо, можете идти на перемену.
Никто не двинулся с места, только Брэд вскочил, в замешательстве посмотрел на одноклассников и с идиотской ухмылкой уселся снова. Борчердинг сделалась пунцовой, начала говорить, потом одернула себя и тяжело шлепнулась на стул.
— Терри, ты что-то собирался нам рассказать, — просипела она и оглянулась на настенные часы (которые опять встали), а потом на будильник (который дети тайком продолжали заводить). — У вас есть тридцать минут, молодой человек. И не расходуйте зря время, отведенное на перемену.
— Да, мэм.
Мальчик встал, вышел к доске для объявлений и молча указал на нарисованный фломастером треугольный горный хребет, который раскинулся возле южного побережья волшебного континента. Дети кивнули. Терри опустил руку и вышел на середину класса. Его вельветовые брюки громко шуршали. Шур- шур.
Малыш повернулся и посмотрел на одноклассников. В комнате неподвижно застыл нагретый воздух, за окном приглушенно жужжали насекомые, откуда-то доносились детские крики. Терри откашлялся. Губы его побелели от напряжения, но он твердым и тихим голосом начал рассказ.
Рауль был на холме, а внизу были два ящера, которые охраняли дверь. Дверь вела в то место, где Маги держали Добби и Джернисавьен. Помните, тот большой Маг как раз достал нож и, наверное, собирался разрезать Джернисавьен и вытащить ключ. Ну и вот, пальцы у Рауля замерзли, но он знал: надо убить тех ящериц очень быстро или его поймают. Дул ветер, шел снег, стало темно.
Ящеры наклонились друг к другу и что-то такое шептали или шипели. А у них были толстые плащи, и Рауль понимал, что надо хорошо прицелиться, иначе ему их не прострелить насквозь. А у них там, может, еще и доспехи были.
И вот он достал две стрелы. Одну воткнул в снег, а вторую вставил в лук. У него на руках как будто толстые перчатки — потому что холодно и пальцы онемели. И он очень волновался, что не сможет выстрелить, что стрела сорвется слишком рано и ящеры его заметят. Но старался не думать об этом и натянул тетиву изо всех сил. Помните, это же особенный кентаврский лук — в наследство достался от папы, самого главного кентавра-воина. И никто, кроме Рауля, этот лук не мог натянуть.
А он мог. Вот он его натягивает и ждет, прицеливается. А сам замерз и весь дрожит. Но он глубоко вдыхает и держит лук ровно… нацеливает на первого ящера, который стоит у самой двери. Темно уже, но от двери идет красноватый свет.
Шух! Рауль отпускает тетиву. Одна стрела улетела, а он уже берет вторую и опять стреляет. Первый охранник — ну тот, ближе к двери, — чуть вскрикивает, а стрела попадает ему прямо в горло и выходит с другой стороны. А другой отвернулся, а когда поворачивается обратно — шух! И у него тоже стрела торчит из горла. Он падает со скалы и скользит прямо по замерзшему льду вниз, целых две мили. Но крикнуть не успевает.
А Рауль спускается на четырех ногах, скользит немного и подкатывается прямо к двери. Такая большущая железная дверь, и никакой ручки нет, и заперто. Но у первого ящера, который мертвый, на поясе висит шестнадцать больших ключей. И один подходит к двери. Повезло Раулю, что ключи у этого, а не у того, который вниз упал.
Рауль берет ключ и открывает дверь, та откатывается в сторону, а там длинный туннель, все прямо и прямо, а потом поворот. И везде красный свет и очень страшно. Он идет туда, но что-то такое задевает или там специальный электрический глаз стоял, только вдруг поднимается звон, точно как сигнализация.
«Ну, все», — думает Рауль и галопом бежит по коридору, быстро-быстро. Он уже успел лук повесить обратно и достать меч.
Помните, Джернисавьен была привязана к стальному столу, а над ней стоял Маг и собирался разрезать ей живот и достать ключ от портала? Он вынул нож — такой, как у врачей, страшно острый, таким можно масло резать. И вот он там стоит и думает, где бы разрезать поудобнее, а тут звенит сигнализация.
— Это Рауль! — кричит Добби; он висит на стене, но живой еще.
А маг поворачивается быстро-быстро и включает разные кнопки, и загораются такие небольшие
