заметил меня. Мы с Сири пересекли площадь, но тут кто-то крикнул:

— Корабельщик! Повернись, ты, гегемонский сукин сын.

Я застыл, а потом развернулся на каблуках, сжав кулаки. Но рядом никого не было. С небольшой трибуны спустились шестеро молодчиков и окружили Майка. Предводительствовал высокий и стройный юноша поразительной красоты. Двадцать пять или двадцать шесть лет, на хорошо подогнанный красный шелковый камзол ниспадают золотистые локоны, в правой руке метровый меч — похоже, из закаленной стали.

Майк медленно повернулся. Даже отсюда я видел, как быстро слетел с него хмель — Ошо молниеносно оценивал ситуацию. Девицы, которых он обнимал, захихикали, к ним присоединились и несколько других гуляк — словно услышали что-то забавное. Майк не спешил расставаться с полупьяной улыбкой.

— Вы, сударь, ко мне обращаетесь?

— Да, к тебе, сын гегемонской шлюхи, — прошипел юноша. Его прекрасное лицо исказила злобная усмешка.

— Это Бертоль, — прошептала Сири, — мой двоюродный брат. Младший сын Грешэма.

Я кивнул и выступил вперед из тени здания. Сири схватила меня за руку.

— Вы уже дважды нелестно отозвались о моей матушке, сударь, — небрежно бросил Майк. — Она или я вас чем-нибудь оскорбили? Тогда — тысяча извинений.

И Ошо низко поклонился, кончик шутовского колпака чуть не подмел мостовую. Люди из толпы, собравшейся вокруг него, зааплодировали.

— Меня оскорбляет твое присутствие, гегемонский ублюдок. От твоей толстой туши воняет, ты портишь наш воздух.

Майк в притворном изумлении вздернул брови. Молодой человек в костюме рыбы, стоявший рядом, замахал руками.

— Довольно тебе, Бертоль. Он просто…

— Заткнись, Ферик. Я с этим толстым дерьмоглотом разговариваю, а не с тобой.

— Дерьмоглотом? — повторил Майк все с тем же нарочито изумленным видом. — Я пролетел двести световых лет, чтобы меня тут дерьмоглотом обзывали? Не думаю, что я это заслужил.

Он повернулся, одним изящным движением освободившись от обеих девиц. Я хотел подойти ближе, но Сири крепко держала меня и что-то умоляюще шептала. Я не слушал, отдернул руку. Майк все еще улыбался, все еще изображал дурачка, но его левая рука тянулась к оттопыренному карману.

— Крэг, дай ему свой клинок, — пролаял Бертоль.

Один из его банды бросил Майку меч, рукояткой вперед. Оружие, описав дугу, с лязгом упало на мостовую.

— Ты шутишь, — ответил Майк тихим и совершенно трезвым голосом. — Идиот пустоголовый. Что, правда думаешь, если у тебя в заду свербит и охота покрасоваться перед этой деревенщиной — я тут буду дуэль изображать?

— Возьми меч, или я тебя прямо так порежу на куски! — завопил Бертоль и шагнул вперед. Лицо его подергивалось от злости.

— Да пошел ты. — В левой руке у Майка появилось лазерное перо. Такими перьями строители вырезали отметки на балках из армированного сплава.

— Нет! — закричат я и выбежал на площадь.

Все произошло очень быстро. Бертоль снова шагнул вперед, и Майк почти небрежно полоснул его зеленым лучом. Колонист вскрикнул и отпрыгнул в сторону, на его шелковом камзоле дымился косой черный разрез. Я колебался. Майк выставил на пере самую малую мощность. Двое приятелей Бертоля двинулись к Ошо, но он стегнул их лазером по ляжкам. Один с проклятиями упал на колени, а второй, причитая, поковылял прочь.

Собиралась толпа. Майк снова низко поклонился, позвякивая бубенчиками на колпаке, и все засмеялись.

— Благодарю вас. И матушка моя вас благодарит.

Двоюродный брат Сири не мог сдержать рвавшийся наружу гнев — на губах и подбородке юноши выступила пена. Я протолкался ближе и встал между ним и Майком.

— Эй, все, хватит. Мы уходим. Мы уже уходим.

— Да черта с два, — сказал Майк. — Марин, прочь с дороги.

— Хватит. — Я повернулся к нему. — Я вместе с девушкой, ее зовут Сири, и у нее есть…

Бертоль шагнул вперед и сделал выпад прямо из-под моей руки. Я схватил его за плечо и швырнул на траву.

— Вот черт, — сказал Майк, попятился и с усталым и немного недовольным видом уселся на каменную ступеньку. — Проклятье! — тихо проговорил он.

На левом боку краснела небольшая рана. Черный ромб арлекинового костюма окрасился багряным, кровь потекла по объемистому животу Ошо.

— Господи, Майк.

Я оторвал полосу ткани от своей рубашки и попытался остановить кровотечение. Еще во время подготовки к полету нас обучали приемам первой помощи, но сейчас я ничего не мог вспомнить. Схватился за запястье, но комлога там не было. Мы их оставили на «Лос-Анджелесе».

— Это ничего, Майк. Рана несерьезная, просто царапина.

Его кровь текла по моим рукам.

— Вполне хватит, — сказал Майк напряженным от боли голосом. — Проклятье. Гребаным мечом. Марин, ты представляешь? Сражен в самом расцвете сил и лет гребаным ножиком из гребаной грошовой оперы. Чертовы молодчики.

— Из трехгрошовой оперы.

Самодельная повязка промокла насквозь, я прижал ее другой рукой.

— Знаешь, Марин, в чем твоя проблема? Вечно хочешь, чтобы последнее гребаное слово осталось за тобой. Охх… — Лицо у него побелело, а потом стало серым; Майк уронил голову на грудь и тяжело задышал. — Черт с ними со всеми, парень. Пошли домой, а?

Я глянул через плечо. Бертоль в окружении своих головорезов медленно отступал от нас. Вокруг толпились испуганные зеваки.

— Позовите врача! Позовите сюда медиков! — завопил я.

Двое мужчин куда-то побежали. Сири нигде не было.

— Погоди-ка! Погоди! — сказал Майк уже громче, словно вдруг вспомнил о чем-то важном. — Минуточку.

И умер.

Умер. По-настоящему. Смерть мозга. Гротескно распахнулся рот, глаза закатились, показались белки, а через минуту из раны перестала выливаться кровь.

Я сидел там и, обезумев, проклинал небеса. По светлеющему небу полз «Лос-Анджелес», и я знал: если бы можно было сейчас доставить Майка туда — его бы спасли. Я закричал и разразился громкой тирадой, глядя ввысь. Толпа отпрянула.

Наконец я повернулся к Бертолю.

— Ты.

Юноша был уже на краю площади. Он обернулся и безмолвно уставился на меня, его лицо было мертвенно-бледным.

— Ты.

Я поднял с земли лазерное перо, перевел мощность на максимум и пошел к Бертолю и его дружкам.

Все было как в тумане — крики, горящая плоть. Я плохо осознавал происходящее. Глиссер сел посреди запруженной людьми площади, подняв облако пыли, и Сири велела мне забраться в кабину. Машина поднялась над огнями, над развернувшимся внизу безумием. Мои слипшиеся от пота волосы обдувал холодный ветер.

— Мы летим в Феварону, — говорила Сири. — Бертоль был пьян. Сепаратисты — это всего-навсего