Последние два дня июня, субботу и воскресенье, я провел в Гэдсхилле и прочитал законченные главы Диккенсу — он пришел в дикий восторг и тотчас же согласился заплатить фунтов семьсот пятьдесят за право публикации романа в «Круглом годе», пообещав напечатать первый выпуск пятнадцатого декабря. Я безотлагательно написал в американский издательский дом «Харпер бразерс» и запросил у них за право журнальной публикации «Лунного камня» такую же сумму.
Когда я вернулся в Лондон первого июля, Кэролайн принялась виться вокруг меня назойливой мухой, упрашивая съездить посмотреть несколько выставленных на аренду или продажу домов, которые она нашла. Я проехал по указанным адресам, но все оказалось пустой тратой времени — лишь один особнячок на Корнвелл-террас более-менее мне приглянулся. Я выговорил Кэролайн за то, что она смотрит дома за пределами Мэрилебона — я успел полюбить этот район и вдобавок хотел поселиться с Кэролайн и Кэрри поблизости от Болсовер-стрит, где «миссис Доусон» жила уже практически постоянно.
Мой сварливый домовладелец теперь требовал, чтобы мы освободили дом к первому августа — каковое требование я встретил спокойно и собирался проигнорировать, а Кэролайн восприняла с ужасом, отчего стала страдать сильными мигренями, еще лихорадочнее искать жилье днями напролет, а по вечерам еще многословнее и плаксивее жаловаться на жизнь.
В мае Диккенс предложил мне написать в соавторстве с ним длинную повесть для следующего рождественского номера «Круглого года», и я согласился — но только после долгих и зачастую до смешного ожесточенных споров с Уиллсом по поводу гонорара (Диккенс благоразумно уклонялся от всяких финансовых переговоров со мной). За свою половину повести я запросил очень много, четыреста фунтов, хотя, признаюсь вам, дорогой читатель, данная сумма пришла мне на ум единственно потому, что она ровно в десять раз превосходила гонорар, полученный мной в 1855 году за первую успешную публикацию в диккенсовском журнале — повесть «Сестра Роза». В конце концов я согласился на триста фунтов — не по мягкотелости или за недостатком выдержки, а потому лишь, что хотел снова публично связать свое имя с Диккенсом.
Все лето 1867 года Диккенс пребывал в наилучшем расположении духа. Я намеревался в июле продолжить работу над «Лунным камнем», но во время моего визита в Гэдсхилл Диккенс убедил меня, что нам следует немедленно приступить к написанию рождественской повести. Он предложил взять за основу наше совместное путешествие через Альпы в 1853 году (счастливое время для нас обоих) и внес на рассмотрение название — «Проезд закрыт».
Кэролайн страшно обрадовалась, узнав о моем намерении отложить работу над «Лунным камнем», и пришла в бешенство, узнав, что в течение следующих нескольких месяцев я буду проводить много времени в Гэдсхилле.
Сразу по своем возвращении из Гэдсхилла, в понедельник (когда Кэролайн, запершись в своей комнате, лила горькие слезы и гундосым голосом обвиняла меня в эгоизме и нежелании помогать ей с поисками жилья), я получил записку от Диккенса, приехавшего в город с целью поработать в конторе журнала.
Сим удостоверяю, что я, нижеподписавшийся, показал себя (временно) слабоумным болваном, когда заявил, что рождественский номер состоит из тридцати двух страниц. Посему настоящим заявляю, что упомянутый рождественский номер состоит из сорока восьми страниц, причем страниц длинных и трудных, о чем всегда явственно свидетельствовал пот лица моего.
В таком вот шутливом настроении находился Чарльз Диккенс в июле 1867 года.
Марта Р*** пребывала в гораздо лучшем расположении духа, чем Кэролайн Г***, а потому по завершении работы в клубе «Атенеум» я чаще всего направлялся на Болсовер-стрит, чтобы поужинать и переночевать там. Поскольку иногда я действительно оставался на ночь в клубе, а также часто ездил в Гэдсхилл посоветоваться с Диккенсом по поводу повести «Проезд закрыт», Кэролайн не задавала никаких вопросов.
Однажды вечером, заканчивая ранний ужин в клубе, я вдруг увидел инспектора Чарльза Фредерика Филда, стремительно шагающего ко мне через зал. Не спросив позволения, он придвинул стул к моему столу и сел.
Первым моим побуждением было сказать: «Боюсь, в этот клуб допускаются только джентльмены, инспектор», — но при виде его довольного лица, в кои-то веки сморщенного в улыбке, я просто промокнул губы салфеткой, приподнял брови и выжидательно уставился на него.
— Хорошие новости, мистер Коллинз, и я хотел первым сообщить их вам.
— Вы поймали… — я окинул взглядом немногочисленных посетителей ресторана, — вашего подземного джентльмена?
— Пока нет, сэр. Пока нет. Но скоро поймаю! Нет, речь идет о вашей проблеме с наймом нового жилья.
Я не говорил инспектору Филду об истечении срока аренды нашего дома, но нисколько не удивился его осведомленности. Я продолжал выжидательно смотреть на него.
— Помните, перед вами стояло непреодолимое препятствие в лице миссис Шернволд? — тихо промолвил он, быстро оглядываясь по сторонам, словно заговорщик, ведущий тайные переговоры с соратником.
— Конечно.
— Так вот, сэр, этого препятствия больше не существует.
Я по-настоящему изумился.
— Леди передумала?
— Леди умерла, — сказал Филд.
Я растерянно моргнул и, подавшись вперед, спросил равно, если не более заговорщицким шепотом: «Каким образом?» Миссис Шернволд относилась к разряду тех костлявых, вздорных шестидесятилетних старух, которые всем своим видом показывают, что намерены дожить до глубокой старости и превратиться в еще более костлявых и вздорных старух девяностолетних.
— Она имела любезность упасть с лестницы и свернуть себе шею, мистер Коллинз.
— Какой ужас! Где это произошло?
— В интересующем вас доме на Глостер-плейс, не стану скрывать, но на черной лестнице. Таким образом, ничто не будет зримо напоминать вам о трагическом случае, коли вы туда переедете.
— На черной лестнице, — повторил я, думая о своей зеленокожей клыкастой женщине. — А что, собственно говоря, миссис Шернволд там делала?
— Этого мы никогда не узнаем, — хихикнул инспектор. — Но она не могла выбрать время удачнее, правда, мистер Коллинз? Теперь ничто не мешает вам снять или купить дом.
— Сын-миссионер, — сказал я. — Он скоро вернется из Африки или откуда-то там и…
Инспектор Филд отмел данное соображение взмахом мозолистой руки.
— Оказывается, бедная миссис Шернволд так и не выкупила закладную на дом. Он никогда не принадлежал ей и не мог быть передан в чужое пользование, сэр.
— А у кого находится закладная?
— У лорда Портмена. Оказывается, дом всегда оставался во владении лорда Портмена.
— Я знаю лорда Портмена! — воскликнул я достаточно громко, чтобы несколько человек обернулись на меня. Понизив голос, я проговорил: — Я знаком с ним, инспектор. Здравомыслящий человек. Кажется, у него много недвижимости в районе Портмен-Сквер — не только на Глостер-плейс, но и на Бейкер- стрит.
— Полагаю, вы правы, мистер Коллинз, — сказал Филд со страшно довольной, чуть ли не сладострастной улыбкой.
— Вы имеете представление, сколько он просит за дом? — поинтересовался я.
— Я взял на себя смелость навести справки. Лорд Портмен согласен отдать данную недвижимость в аренду на двадцать лет за восемьсот фунтов в год. Разумеется, вместе с превосходными конюшнями, расположенными за особняком. Их можно сдавать в поднаем, чтобы частично возместить арендные расходы.
