охранника, когда у нашего стола кто-то остановился.
Я узнал сперва коричневый твидовый костюм, а потом некрупное, но крепко сбитое тело, в него втиснутое. Мужчина снял шляпу, и мне показалось, что кудрявые сивые волосы у него сейчас подлиннее, чем были в Бирмингеме, — правда, тогда они были мокрые.
— Мистер Коллинз. — Он легко коснулся двумя пальцами лба, словно дотрагиваясь до полей шляпы. — Реджинальд Баррис к вашим услугам, сэр.
Я пробурчал что-то невнятное. Мне совершенно не хотелось видеть сыщика Реджинальда Барриса. Ни сегодня вечером, ни когда-либо впредь. Жуткие воспоминания о нескольких секундах жестокой расправы в бирмингемском переулке только-только начали меркнуть в моей памяти.
Но Баррис поприветствовал Хэчери — тот кивнул в ответ, принимая от меня надписанную «Женщину в белом», — и присоединился к нам за столом, даже не спросив разрешения: нахально придвинул стул и уселся на него верхом, положив сильные руки на спинку. Пораженный столь дурными манерами, я на секунду задался вопросом, уж не является ли Баррис, несмотря на свой кембриджский акцент, американцем.
— Какая удача, мистер Коллинз, что я случайно встретил вас, — сказал Баррис.
Я не счел нужным отвечать на подобную чушь, но с холодным неодобрением взглянул на Хэчери, посвятившего постороннего человека в детали нашего совместного времяпрепровождения. В следующий миг я сообразил, что верзила все-таки работает на инспектора Филда (и почти наверняка отчитывается не только перед ним, но также перед несносным Баррисом, судя по всему, занимавшим должность заместителя навязчивого инспектора), а потом напомнил себе, что на самом деле мы с Хэчери никакие не друзья, невзирая на мое доброе к нему отношение.
Баррис подался вперед и произнес приглушенным голосом:
— Инспектор Филд надеется получить от вас отчет, сэр. Я вызвался напомнить вам об этом, коли вдруг случайно встречусь с вами, у нас остается мало времени.
— Я отправил Филду отчет менее двух недель назад, — сказал я. — И до чего именно у нас остается мало времени?
Баррис улыбнулся, но быстро приложил палец к губам и картинно стрельнул глазами по сторонам, напоминая о необходимости соблюдать осторожность. Я постоянно забывал, что Филду и его людям повсюду мерещатся тайные агенты фантомного Друда.
— До девятого июня, — прошептал Баррис.
— А… — промолвил я и отхлебнул пива. — Девятое июня. Святая годовщина Стейплхерстской катастрофы и…
— Тш-ш-ш! — прошипел мистер Реджинальд Баррис.
Я пожал плечами.
— Я не забыл.
— Ваш последний отчет был совершенно невразумительным, мистер Коллинз, и…
— Совершенно невразумительным? — возмущенно перебил я достаточно громким голосом, чтобы меня услышали все без исключения немногочисленные посетители таверны, ни один из которых, впрочем, не походил на соглядатая. — Я писатель, мистер Баррис. Я несколько лет проработал журналистом, а в настоящее время являюсь профессиональным литератором. Едва ли мой отчет мог быть совершенно невразумительным.
— Нет, конечно нет, — поспешно согласился молодой сыщик, сконфуженно улыбаясь. — То есть — да. В смысле — нет… я неверно выразился, мистер Коллинз. Не совершенно невразумительным, а, напротив, очень даже вразумительным, но малость… поверхностным.
— Поверхностным? — повторил я с презрением, коего заслуживало данное определение.
— Вы изложили все предельно ясно в нескольких словах, — вкрадчиво пропел молодой сыщик, еще сильнее подаваясь вперед, — но не стали вдаваться в подробности. Например, вы сообщили, что мистер Диккенс продолжает утверждать, что не знает нынешнего местонахождения мистера Эдмонда Диккенсона, но скажите, вы… как выражались у нас в школе и в полку… метнули в него вашу «бомбу»?
Я невольно улыбнулся.
— Мистер… сыщик… Баррис, — мягко промолвил я, искоса глянув на Хибберта Хэчери, внешне не проявлявшего ни малейшего интереса к разговору своего начальника со мной. — Я не просто, как вы изволили выразиться, метнул «бомбу» — я подверг мистера Диккенса самому натуральному мортирному обстрелу.
Под «бомбой» Баррис подразумевал предположение, что причиной исчезновения молодого Диккенсона явились его деньги.
Тем погожим майским днем я чувствовал себя настолько хорошо, что по-настоящему наслаждался долгой прогулкой от Гэдсхилла до Рочестера, несмотря на необходимость поспевать за стремительно шагавшим Диккенсом. Мы преодолели уже две трети пути до места назначения и шли по пешеходной тропе, тянувшейся вдоль дороги по направлению к отдаленным соборным шпилям, когда я метнул в Неподражаемого «бомбу», даже целый ящик бомб, или пальнул из всех своих мортир.
— Да, кстати! — сказал я. — Я тут на днях случайно столкнулся с другом молодого Эдмонда Диккенсона.
Я ожидал увидеть на лице Диккенса ошеломленное или изумленное выражение, но он лишь слегка повел царственной бровью.
— Правда? У меня сложилось впечатление, что у молодого Диккенсона нет друзей.
— Оказывается — есть, — солгал я. — Школьный приятель по имени Барнаби, или Бенедикт, или Бертрам, или что-то вроде.
— А какая у него фамилия? — поинтересовался Диккенс, часто постукивая тростью по земле в такт скорым шагам.
— Не имеет значения, — ответил я, сожалея, что не продумал поосновательнее вводную часть вымышленной истории, призванной стать ловушкой для Неподражаемого. — Просто случайный знакомый по клубу.
— Почему не имеет? Вполне возможно, ваш клубный знакомец солгал вам, — беспечно промолвил Диккенс.
— Солгал? С чего вы взяли, Чарльз?
— Я точно помню, как молодой Диккенсон говорил мне, что ни дня не учился в университете и никогда не переступал порога ни одной школы, — сказал Диккенс. — Похоже, у бедного сироты были домашние учителя, один хуже другого.
— Ну… — Я прибавил шагу, нагоняя Диккенса. — Может, они и не школьные друзья, но этот Барнаби…
— Или Бертрам, — сказал Диккенс.
— Да. В общем, этот парень…
— Или Бенедикт.
— Да. Вы позволите мне продолжить, Чарльз?
— Пожалуйста, дорогой Уилки! — Диккенс улыбнулся и сделал приглашающий жест.
Стайка серых птиц — куропаток или голубей — сорвалась с живой изгороди перед нами и взмыла в синее небо. Диккенс на ходу вскинул трость к плечу, словно ружье, и спустил воображаемый курок.
— Так вот, по словам этого парня, невесть откуда знавшего молодого Диккенсона, в прошлом году Диккенсон самолично сообщил ему, что он, Диккенсон, за несколько месяцев до своего совершеннолетия в законном порядке поменял опекуна.
— Вот как? — только и промолвил Диккенс. Равнодушно-вежливым тоном.
— Да, — сказал я и выжидательно умолк.
Мы прошли ярдов сто в молчании.
Наконец я метнул свою «бомбу».
— Этот самый парень…
— Мистер Барнаби.
— Этот самый парень, — упрямо продолжал я, — как-то случайно оказался по делам в банке своего друга Диккенсона и случайно услышал там…
