подходил какой-то мужчина, и Мегрэ догадался, что это был мэр, которого он видел издали ночью. Это был человек высокого роста, лет сорока пяти — пятидесяти, слегка отяжелевший, розовощекий. На нем был серый охотничий костюм, на ногах гетры. Мегрэ подошел к нему:

— Господин Гранмэзон? Комиссар Мегрэ, из уголовной полиции.

— Очень приятно… — машинально произнес тот и посмотрел на бистро, потом на Мегрэ, потом снова на бистро, как бы говоря: «Странная компания для персоны такого ранга!»

Он продолжал шагать по направлению к шлюзу, через который надо было перебраться, чтобы подойти к дому капитана.

— Говорят, Жорис умер?

— Говорят, — ответил Мегрэ, которому тон мэра был не по душе. Обычно так ведут себя местные «шишки», воображающие, что они — пуп земли. Такие люди одеваются, как деревенские аристократы, и отдают дань демократии, пожимая на ходу руки согражданам и время от времени справляясь у них о здоровье детей.

— И вы уже нашли убийцу? Насколько я понимаю, это вы привезли Жориса и… Извините…

И он направился к инспектору рыбоохраны, который, по-видимому, прислуживал ему во время охоты. Мэр сказал ему:

— Камыши слева необходимо выпрямить. Одна из подсадных уток никуда не годится: сегодня утром она была едва жива…

— Слушаюсь, господин мэр.

Он вернулся к Мегрэ, успев по пути пожать руку начальнику порта и пробормотать:

— Как дела?

— Хорошо, господин мэр.

— Итак, комиссар, о чем мы говорили?.. Что тут достоверного во всех этих рассказах о раскроенном и зашитом, черепе, сумасшествии и еще бог знает о чем?

— Как вы относились к капитану Жорису?

— Он служил у меня в течение двадцати восьми лет. Славный малый, безукоризненно выполнял свои обязанности.

— Честный человек?

— Они тут почти все честные.

— Сколько он зарабатывал?

— По-разному, ведь война все нарушила… И тем не менее достаточно, чтобы купить домик. Держу пари, что у него в банке лежит еще по меньшей мере тысяч двадцать пять.

— Не больше?

— Не думаю. Ну, разве что тысяч на пять, не более.

В это время открыли верхние ворота шлюза, и судно выходило в канал, а другое, прибывшее из Кана, готовилось занять его место в шлюзе, чтобы выйти потом в открытое море. Воздух был по-прежнему совершенно тих. Люди следили за комиссаром и мэром. С палубы английского корабля матросы невозмутимо разглядывали толпу, не забывая о своем маневре.

— Что вы думаете о Жюли Легран, господин мэр? Господин Гранмэзон промолчал, потом буркнул:

— Дурочка, которой вскружило голову слишком вежливое обращение с ней Жориса. Вообразила о себе бог знает что!

— А ее брат?

— Я никогда его не видел. Мне говорили, что это отъявленный мерзавец…

Миновав шлюз, они подходили теперь к домику, где продолжали играть несколько мальчишек в надежде увидеть интересное зрелище.

— Отчего он умер?

— Стрихнин!

У Мегрэ был самый что ни на есть решительный вид. Он медленно шагал, засунув руки в карманы, с трубкой во рту, которая была под стать его широкому лицу: в нее входила почти четверть пачки махорочного табака.

Белая кошка, растянувшаяся на нагретой солнцем ограде, вскочила и убежала при их появлении.

— Вы не войдете? — удивился мэр, видя, что Мегрэ почему-то остановился.

— Минутку! Как вы думаете, Жюли была любовницей капитана?

— Откуда мне знать, — раздраженно проворчал господин Гранмэзон.

— Вы часто бывали в этом доме?

— Никогда. Жорис был одним из моих служащих, а в таких случаях… — И он изобразил на своем лице улыбку вельможи. — Давайте закончим поскорее, если вы не возражаете… У меня гости к обеду…

— Вы женаты?

Мегрэ упрямо продолжал расспросы, положив руку на щеколду калитки.

Господин Гранмэзон посмотрел на него сверху вниз, он был выше ростом — метр восемьдесят пять. Комиссар заметил, что мэр едва заметно косит на один глаз.

— Я предпочел бы сразу вас предупредить, что если вы будете и впредь говорить со мной таким тоном, то для вас это закончится неприятностями… Покажите мне то, что вы должны мне показать….

Он сам открыл калитку и вошел в дом. Полевой сторож, охранявший дом, услужливо посторонился.

Через застекленную дверь кухни Мегрэ сразу же заметил нечто странное: обе женщины были там, но Жюли он не видел.

— Где она? — спросил комиссар.

— Поднялась в свою комнату, закрылась и не хочет выходить.

— Вот так, ни с того, ни с сего? Жена смотрителя маяка объяснила»

— Ей стало лучше… Правда, она еще плакала, но уже меньше. Разговаривала с нами. Я предложила ей съесть что-нибудь, и она открыла шкаф…

— Ну и что?

— Не знаю… Мне показалось, что она испугалась, бросилась вверх по лестнице, и мы услышали, что она закрыла дверь своей комнаты на ключ.

В шкафу не было ничего особенного: посуда, корзина с несколькими яблоками, тарелка с маринованной селедкой, два блюда со следами жира — очевидно, в них лежали остатки мяса.

— Я жду, когда вы соблаговолите заняться делом, — нетерпеливо произнес мэр, продолжая стоять в коридоре. — Уже половина двенадцатого… Я думаю, что поведение этой девицы…

Мегрэ закрыл шкаф на ключ, положил его в карман и, тяжело ступая, направился к лестнице.

— Откройте, Жюли!

Никакого ответа. Слышно только, что кто-то бросился на кровать.

— Откройте!

Бесполезно. Тогда Мегрэ ударил плечом в дверь, и замок вылетел.

— Почему вы не открывали?

Она не плакала. Не казалась возбужденной. Напротив, она свернулась калачиком и неподвижно глядела прямо перед собой. Когда комиссар вплотную подошел к ней, она вскочила с кровати и направилась к двери.

— Оставьте меня! — проговорила она.

— Тогда отдайте мне записку, Жюли.

— Какую записку?