Кавад, и руки его симметрично лежали на поручнях трона…
Врач Бурзой не оглядывался. Он повел Авраама далеко в сад, где журчала вода, и начал читать… «Появились люди, не украшенные достоинством таланта и дела, без наследственного занятия, без заботы о благородстве и происхождении, без профессии и искусства, свободные от всяких мыслей и не занятые никакой профессией, готовые к клевете и ложному свидетельствованию и измышлению; и от этого добывали средства к жизни, достигали совершенства положения и находили богатство…»
Древнюю арийскую хитрость применил врач Бурзой. От лица некоего мобеда Тансара было написано поучительное письмо к владыке Табаристана. Три века назад якобы жил праведный мобед, но слишком хорошо был осведомлен о сегодняшних делах в Эраншахре…
В тот же день, выйдя пешком за городские ворота, направился Авраам к дасткарту. На полпути остановил его подросток с козой:
— Ты зачем туда идешь, ученый диперан?!
Авраам вспомнил рассказы про дасткарт Спендиатов. Сам Тахамтан со своими людьми наезжает туда. Все дороги охраняются служителями пайгансалара. И убивают сразу того, кого находят на полфарсанга в окружности. Без следа пропадают случайно оказавшиеся там люди…
— Железные когти у них, и красный огонь изо рта!.. — объяснял подросток, прижимая козу к ногам.
Авраам поднялся на холмик, пытаясь разглядеть что–нибудь за далекими деревьями. Кусты шевельнулись впереди. А может быть, показалось это ему…
А ночью, в доме врача Бурзоя, от тихого шуршания проснулся он, и сразу стук раздался во тьме. Всадники ждали его во дворе. Оглянувшись на белое лицо Бурзоя, влез в седло Авраам…
Нет, не от пайгансалара это были люди. Он впервые перешагнул порог царского дасткарта. Долгими коридорами вели его, потом приподняли завесу и слегка толкнули в спину. Светлолицый сидел на высоких подушках, и у ног его был лишь царевич Хосрой…
— Ты вернулся, христианин Авраам…
Тихо, почти неслышно сказал это царь царей и в задумчивости опустил голову. Таким чеканили его на драхмах: с серебряными локонами у висков. И глаза у него стали медленные, монетные.
Как маленькая птица Симург сидел, вцепившись руками в скамеечку, пятилетний Хосрой. Знали все, что отец отправляет его в дикий Мазандеран, к Испахпатам. Царевич Кавус в черной куртке сидел в зале Царского Совета при Тахамтане. Не от царя царей зависел уже выбор наследника…
Светлолицый сделал знак рукой:
— Ты уедешь в Мерв, ровесник Авраам… Навсегда!
11
Он ехал в последний раз через Ктесифон. Знакомые звуки заставили дрогнуть сердце. Авраам придержал коня…
Распаренные усталые слоны жевали кровавую джугару. Прямо в тазы уже лили вино, и маленькие глазки их слезливо и бессмысленно смотрели в землю. Тюремные рабы деловито оттирали вениками каменное дно хауза. Очередные пять деристденанов в выгоревших красных одеждах–кабах, связанные одной веревкой, ждали своей очереди.
— О Маздак, о–о!..
Время от времени кто–то из них поднимал к солнцу голову, и призывный стон исходил из сухих потрескавшихся губ. Прислужники закончили очистку хауза, а люди пайгансалара в черных куртках принялись хлопать бичами, поднимая с земли деристденанов. Дрожащей красной струйкой потекли они вниз по скату… Они не смотрели в его сторону, но по длинным рукам, привыкшим мять чистую глину, узнал их Авраам. И тут же вспомнился ему теплый голубой залив и сытенькие, лысенькие ромейские маздакиты…
Покорно улеглись на дно хауза гончар и его братья. Но когда, оттирая друг друга громадными тушами, ринулись слоны в хауз, одинокий слабый голос послышался оттуда. К нему присоединился другой, потом третий, и вдруг песня взметнулась в небо над Ктесифоном…
Это были звуки, которые услышал Авраам сквозь трубный рык. Тупые животные, сопя и хрюкая, возились в каменной яме, и «Песня Красного Слона» рвалась оттуда в будущий мир…
12
Не мог оставить он Эраншахра, не заехав сюда. Грохотали камни в ночи ущелья, и неслышные скорбные тени стояли в проломе скалы. Там, где жил когда–то старый цыган, поселились женщины– христианки. Раз в неделю приезжал человек из общины и оставлял им хлеб перед входом в пещеру. Из диких камней и деревьев построили молельню, и ночью виден был там желтый колеблющийся свет. Персы в округе молча покачивали головами, но сами привозили к большому камню у пещеры хворост для топлива и крученые хузанские тыквы…
Авраам дрогнул, увидев неясное очертание в дверях часовни. Оно тут же растворилось в желтом свете, но сердце его не могло успокоиться. И каждый день начал приходить он сюда. Белые дивы кричали во тьме, и каменная стена поднималась к небу. Там, за недвижными хлопьями облаков, висел мостик…
Долго сидел в тот день он на камне. Из низеньких дверей молельни вышла большая старая женщина, посмотрела на него грустным недобрым взглядом. Взяв с камня железный пестик, она принялась мерно бить в подвешенный к дереву старый бронзовый щит. Звуки получались глухие и слабые, от них хотелось закрыть лицо руками.
Немые темные фигуры показывались в дверях, шли назад к пещере. Одна задержалась, сдвинула покрывало…
На горячем солнце все сидел он, и кружилась голова, как в соленой пустыне. Авраам встал, нетвердым шагом подошел ко входу в молельню. Глаза его привыкли постепенно к желтому мерцанию лампады. Земляной пол был подметен и присыпан травой, выпирали из стен обмазанные глиной дикие камни. Но лишь потом разглядел он все это…
Напротив входа жесткими однотонными красками был нарисован человек на кресте. Тело его не имело мышц и реальных выпуклостей, из пробитых гвоздями ладоней потоками лилась грубая охра. Но сухой хруст вдруг послышался Аврааму, слоновье хрюканье и стоны из–под воды…
Он понял, зачем стояли здесь на коленях женщины. Нет, не жаловаться ушли они сюда от мира. Им, распятым жизнью, необходимо было плакать над чьими–то ранами. Выше всех других сил оказалась сила сострадания. Это был гимн духу человеческому. И нужна была именно грубая охра…
Этого не могло быть, но день за днем приходил он и садился на камень. И однажды подошла к нему Белая Фарангис…
Лицо ее было открыто, и прекрасные зелено–золотые глаза смотрели спокойно и отрешенно. Холодный саксаганский серпик под подушкой был в чьей–то другой жизни. Авраам уже слышал, что какой–то христианин подобрал в ущелье застрявшую в ветках женщину…
Они долго стояли, и солнце красило камни вокруг. Лилась где–то вода, с шуршанием перелетали над травой кузнечики…
Это было каждый день: теплые камни, звук воды и летящие к ногам кузнечики. Однажды она тихо сказала:
— Я слишком долго падала, Авраам…
Он не знал, что произошло с ним: слезы брызнули из глаз, бурно сотрясалось все тело. Почему он плакал?.. И о чем?.. Он никогда еще так не плакал…
