как умер отец, а денег на ее ремонт не было. Вытащив из кармана складной нож, он настриг стружку для растопки и поднес к ней «Эверлайт». Когда стружка разгорелась, Макс отправился с ведром за водой.

Когда он вернулся, Монтгомери спросил:

— Где это ты был? Неужели в этой развалюхе нет водопровода?

— Нет, — Макс поставил ведро и подбросил в огонь поленьев.

— Макси, — произнесла Моу. — Ты должен был приготовить ужин к нашему возвращению.

Однако Монтгомери вежливо остановил ее.

— Моя дорогая, но он не знал о нашем приезде. К тому же остается время для тоста.

Повернувшись к ним спиной, Макс сосредоточил все свое внимание на нарезке грудинки. Перемена в его жизни была столь ошеломляющей, что требовалось время, чтобы привыкнуть к ней.

Его позвал Монтгомери.

— Сынок! Выпей за невесту!

— Я должен приготовить ужин.

— Ерунда! Держи стакан. Торопись.

Монтгомери налил в стакан немного пахучей жидкости, свой собственный он наполнил наполовину, а стакан невесты минимум на треть. Взяв стакан, Макс подошел к ведру и разбавил жидкость водой.

— Ты все испортишь.

— Я не привык к такому.

— Что ж, за румяную невесту и нашу счастливую семью! До дна!

Макс сделал осторожный глоток и поставил стакан. По вкусу его содержимое напоминало горький тоник, которым как-то весной его угощала окружная сиделка. Едва он вернулся к работе, как тут же его прервали.

— Эй, ты еще не допил.

— Я должен готовить. Не хотите же вы, чтобы ужин подгорел? — Монтгомери пожал плечами.

— Что ж, нам больше достанется. Этим будем запивать, Сынок, в твоем возрасте я мог спокойно осушить стакан и после этого сделать стойку на руках.

Макс намеревался поужинать грудинкой и подогретыми бисквитами, но бисквитов осталось только полсковородки. Он поджарил яичницу с грудинкой, сварил кофе и выставил ужин на стол. Когда все сели, Монтгомери окинул взглядом тарелки и произнес:

— Дорогая, начиная с завтрашнего дня ты будешь готовить сама. Из мальчика повар никудышный.

И все же ел он с аппетитом. Макс решил не говорить ему, что готовит он намного лучше Моу — Монтгомери сам скоро убедится в этом.

Наконец, Монтгомери откинулся от стола и, вытерев рот, налил себе еще кофе и закурил сигару.

— Макси, — спросила Моу, — дорогой, что у нас на десерт?

— Десерт? Ну, в холодильнике есть мороженое, осталось со Дня Солнечного Единства.

Она смутилась.

— О, дорогой, боюсь, что его там нет.

— Да?

— Боюсь, что я его съела, когда ты уезжал на южное поле. Тогда было чертовски жарко.

Макс промолчал, он не был удивлен. Однако она не собиралась останавливаться.

— Ты ничего не приготовил на десерт, Макс? Но сегодня такой день!

Монтгомери вытащил сигару изо рта.

— Оставь, дорогая, — мягко произнес он, — я не любитель сладкого; больше предпочитаю мясо с картошкой, это намного питательнее. Давай поговорим о более приятных вещах. — Он повернулся к Максу:

— Чем ты можешь заниматься, кроме фермы?

Макс был ошарашен.

— Больше я ничем не занимался. Но зачем?..

Монтгомери стряхнул пепел с сигары на тарелку.

— Потому что с твоим фермерством покончено.

Во второй раз за последние два часа нагрянувшая на Макса перемена ошеломила его.

— Что вы имеете в виду?

— Мы продали ферму.

Максу показалось, что из-под его ног ушла земля. Но по лицу Моу он понял, что это правда.

— Отцу бы это не понравилось, — хрипло произнес он. — Эта земля принадлежала нашей семье четыреста лет.

— Но, Макси! Не знаю уж сколько раз я говорила тебе, что не создана для фермы. Я воспитывалась в городе.

— Подумаешь, город — Клайдс-Корнерз.

— Однако это и не ферма. Я была молоденькой девушкой, когда твой отец привез меня сюда — к тому времени ты был уже большим мальчиком. Передо мной еще вся жизнь. Я не могу хоронить себя на этой ферме.

— Но ты обещала отцу, что ты… — повысил голос Макс.

— Замолчи, — жестко бросил Монтгомери, — и будь любезен выражаться прилично, когда разговариваешь с матерью… и со мной.

Макс замолчал.

— Земля продана, и с этим покончено. Во сколько ты оцениваешь этот клочок земли?

— Я никогда не думал об этом.

— Сколько бы ты ни думал, я получил больше. — Он подмигнул Максу. — Да, сэр! Это был счастливый день для тебя и твоей матери, когда она познакомилась со мной. Ведь я держу нос по ветру. Я знал, почему агент купил этот забытый богом, грошовый клочок земли.

— Но я вносил удобрения…

— Если я сказал грошовый, то так оно и есть. С фермерством покончено! — Потерев нос, он объяснил. Оказалось, что для одного из правительственных проектов был выбран этот район. Монтгомери не стал особенно распространяться на этот счет, из чего Макс заключил, что он сам знал об этом не слишком много. Тем временем синдикат потихоньку скупал земли в расчете на правительственные закупки.

— Так что мы содрали с них в пять раз больше, чем они собирались заплатить. Неплохо придумано?

— Видишь, Макси? — вставила Моу. — Если бы твой отец знал, сколько мы за это получили…

— Тихо, Нелли!

— Но я как раз собиралась рассказать ему…

— Я сказал, замолчи!

Моу заткнулась. Отодвинув стул, Монтгомери зажал сигару в зубах и поднялся. Макс поставил греться воду для посуды, вычистил тарелки и отнес остатки еды цыплятам. Он стоял словно завороженный, смотрел на звезды и пытался осмыслить сложившуюся ситуацию. Сама мысль, что Пифф Монтгомери станет членом их семьи, потрясла его до глубины души. Он думал, какими правами может обладать его отчим, вернее, человек, женившийся на его мачехе. Этого он не знал.

Наконец, он решил вернуться в дом, как бы ему этого не хотелось. Монтгомери он нашел у книжной полки, висящей над стереоприемником; тот рылся в книгах. Несколько штук он положил на приемник.

— Вернулся? — обернувшись, спросил он. — Обожди, я хочу чтобы ты рассказал мне о домашнем скоте.

В дверях появилась Моу.

— Дорогой, — обратилась она к Монтгомери, — может быть это подождет до утра?

— Аукционщик придет рано утром, — ответил он. — К этому времени опись должна быть готова. О, это довольно неплохие вещички.

В его руках оказалось с полдюжины книг, напечатанных на прекрасной тонкой бумаге, в мягких пластиковых переплетах.

— Интересно, сколько это стоит? Нелли, подай мне очки.