И тут же рассказал, как однажды хан Золотой Орды Узбек предложил одному из своих мамлюков кусочек халвы, обещая за это даровать свободу ему и его многочисленному семейству. Оскорбленный мамлюк не припал предложение своего властителя.

- Даже если ты велишь убить меня, я не прикоснусь к сладкому, - ответил он с достоинством.

Ибн Баттута слушал и удивлялся. Все было в диковинку в этой степной стране, многие обычаи казались нелепицей и вздором. Наблюдательный магрибинец не мог не заметить, сколь иллюзорным было господство ислама у степняков: в городах эмиры и нойоны молились, как всюду, пять раз на дню; кочевники же не молились вовсе, а если их заставляли делать это, то, сев на четвереньки, они припадали лбами к земле, глядели исподлобья немигающими пустыми глазами. Даже высокопоставленные вельможи не знали арабского, не умели читать и писать, и улемами были, как правило, ученые хорезмийцы, самаркандцы, бухарцы, персы из Хорасана, арабы из Месопотамии, турки из Коньи, Сиваса, Денизли.

Мусульманство принял еще в XIII веке могущественный хан Берке, но только с 1312 года, когда ханской ставкой силою овладел молодой энергичный Узбек, ислам стал насаждаться в качестве официальной религии государства. Уже в 1314 году Узбек-хан сообщил египетскому султану аль-Малику ан-Насиру, что в Золотой Орде почти не осталось неверных, но это было несомненным преувеличением - новая вера проникала в кочевые юрты крайне медленно, и процесс исламизации завершился лишь несколько веков спустя.

В целом степняки исповедовали старые языческие культы, и закона предков - Чингисовой Ясы - строго придерживалось не только простонародье, но и родовая знать.

Ибн Баттуту поражали некоторые обычаи монголов. Так, например, он наверняка заметил, что занятые приготовлением пищи гулямы стараются не прикасаться ножами к огню, никогда не достают ножом мясо из котла, ничего не рубят топором около костра. Поступить иначе, считали монголы, означало бы отрубить голову у огня.

В числе прочих странностей был запрет опираться на плеть, прикасаться к стрелам кнутом, отлавливать или убивать молодых птиц, ударять лошадь уздой, ломать кость о кость, проливать на землю молоко, ронять пищу в ставке.

Ибн Баттута не мог не удивляться и необъяснимому, с его точки зрения, запрету стирать одежду. Кочевники считали, что вывешенное для сушки платье может навлечь гнев богов и тогда они ниспошлют на землю гром и молнию.

Трудно сказать, что лежало в основе этого суеверия.

Некоторые исследователи полагают, что еще в незапамятные времена оно, как и многие другие предрассудки, было порождено случайностью: стирка белья сколько раз совпала с грозой, которой особенно страшатся степняки, - неумолимым огненным валом катится она через степь, уничтожая скот и выжигая пастбища…

На восемнадцатый день пути караван вступил в дельту Дона. Весенний разлив затруднял движение, лошади и верблюды увязали в липкой грязи, и эмир Тулуктимур, с которым шел большой обоз, пропустил Ибв Баттуту вперед, передав с ним письмо наместнику Азова аль-Хваризми.

В Азове Ибн Баттута остановился в странноприимном доме, принадлежавшем иракцу по имени Баджаб, и в течение двух дней ожидал подхода каравана.

Эмира Тулуктимура в Азове встречали со всеми почестями, приличествующими его высокому положению. В месте, выбранном для ставки, по приказу наместника были разбиты три шатра: один из цветного шелка и два других из льняной ткани. Когда эмир Тулуктимур слез с повозки, перед ним расстелили длинную шелковую дорожку, чтобы он не запачкал ноги по пути в шатер. У входа в шатер эмир посторонился и жестом руки пригласил Ибн Баттуту первым войти внутрь. Пропуская гостя вперед, он оказывал ему величайшее почтение и давал понять всем окружающим, сколь высоко он ставит ученого магрибинского шейха.

Пол в шатре был устлан круглым ворсистым ковром, в центре стояла длинная скамья из дорогого дерева, украшенного резьбой и драгоценными камнями, на скамье набивная шелковая подушка. Прежде чем сесть, эмир Тулуктимур вновь пропустил вперед Ибн Баттуту и находившегося в свите богослова Музаффар ад-дина, а затем сел на подушку между ними. Ибн Баттута особо подчеркивает это отнюдь не из пустого бахвальства - его действительно поразило то необыкновенное уважение, которое степные феодалы оказывали лицам духовного звания. Между тем в этом не было ничего удивительного: хан Узбек сделал исламизацию краеугольным камнем своей внутренней политики, и каждый, кто хотел пользоваться доверием монарха, должен был демонстративно показывать свое благоговейное отношение к новой вере.

Торжественный меджлис по поводу встречи Тулуктимура затянулся до позднего вечера. Гостей щедро угощали кониной, кумысом и хмельным напитком - бузой.

В конце вечера наместник приказал внести в шатер сундуки с подарками. Самым знатным гостям, в числе которых был Ибн Баттута, преподнесли богатые одежды из шелка и букарана, у входа в шатер их ожидали породистые кони.

Лошадей в Золотой Орде было несметное количество, стоили они, по сообщению Ибн Баттуты, сущие пустяки.

«Лошадей в этой стране, - писал он, - столько же, сколько у нас овец, и даже больше. У татарина их могут быть тысячи. Местные жители имеют обыкновение класть в повозки, в которых едут их жены, кусочки войлока длиною в шибр, нанизанные на тонкие прутья длиною в локоть… Каждый кусочек войлока означает тысячу лошадей. Мне приходилось видеть людей, у которых было десять таких войлочных лоскутов и даже более того…»

Выносливых степных лошадок кочевников в Египте называли акадиш, что означало «кони, не имеющие родословной». Иначе говоря, беспородные. В незатейливом хозяйстве степного жителя лошадь играла неоценимую роль. Она была основным средством передвижения, наряду с волами и верблюдами незаменимой тягловой силой, давала кумыс - главную пищу кочевников летом, мясо, которое нарезалось мелкими кусочками и высушивалось на солнце и сохранялось в таком виде весьма долго, - в зимнюю пору.

По словам Ибн Баттуты, предприимчивые мусульманские купцы огромными партиями вывозили дешевых золотоордынских лошадей в Индию, где продавали их с большой выгодой для себя.

«Для каждых 50 лошадей, - писал Ибн Баттута, - купец нанимает конюха, который пасет их, как овец. Он садится на коня, держа в руке длинный прут с веревкой. Догнав нужную ему лошадь, он накидывает ей на шею аркан и пересаживается на нее, отпуская свою пастись…»

Несмотря на то, что многое в Золотой Орде казалось ему странным, Ибн Баттута описывает обычаи и нравы кочевой империи вполне уважительно, без малейшей иронии или превосходства, так, как мусульманину приличествует описывать страну, населенную единоверцами. Как и всюду, где ему приходилось бывать, Ибн Баттута видел лишь то, что хотел видеть, и попросту не замечал того, что выходило за пределы его кругозора. Вероисповедный критерий определял границу между добром и злом, и восхищение правоверным монгольским государем Узбеком не мешало Ибн Баттуте каждое упоминание о боготворимом монголами язычнике Чингисхане сопровождать эпитетом «проклятый».

В этом Ибн Баттута строго следовал традиции, сложившейся в арабо-мусульманской историографии. Монгольское нашествие, которое в XIII столетии огненным смерчем прокатилось по территории цветущих мусульманских государств, превратив в пепел то, что заботливо создавалось веками, надолго сохранилось саднящим надрезом в исторической памяти мусульман. Смешавшиеся с автохтонным населением и принявшие ислам потомки Чингисхана со временем стали своими; сам же Чингисхан навсегда запомнился кровожадным чудовищем, варваром, не знавшим милосердия, степным язычником, не ведавшим истинной веры.

Вот как писал о монгольском нашествии средневековый историк Ибн аль-Асир:

«Пересказ этого дела заключает в себе воспоминание о великом событии и огромном несчастии, которому подобного не производили дни и ночи и которое охватило все создания, в особенности же мусульман; если бы кто сказал, что с тех пор, как Аллах всемогущий и всевышний создал человека, по настоящее время, мир не испытывал ничего подобного, то он был бы прав: действительно, летописи не содержат ничего сходного и подходящего. Из событий, которые они описывают, самое ужасное то, что сделал Навуходоносор с израильтянами по части избиения их и разрушения Иерусалима. Но что такое Иерусалим в сравнении с теми странами, которые опустошили эти проклятые, где каждый город вдвое больше Иерусалима! И что такое израильтяне в сравнении с теми, которых они перебили! Ведь в одном (отдельно взятом) городе, жителей которого они избили, было больше, чем всех израильтян. Может быть, род людской не увидит ничего подобного этому событию до преставления света и исчезновения мира, за исключением разве Гога и Магога. Что касается антихриста, то он ведь сжалится над теми, которые последовали ему; эти же ни над кем не сжалились…

Вот как происходило это событие, искры которого разлетелись во все стороны и зло которого простерлось на всех: оно шло по весям, как туча, которую гонит ветер».

С тех пор утекло много воды. Кочевые легионы Чингисхана осели в завоеванных землях; гигантская империя, что простерлась от Китая до Западной Европы и от Камы до Индийского океана, не выдерживая собственной тяжести, раскололась на улусы, лишь формально подчинившиеся великому князю, а на деле независимые и даже враждебные друг другу.

Тяжким камнем на шее Руси висел улус Джучи, Золотая Орда, разноплеменное и разноязыкое кочевье, раскинувшее свои передвижные юрты - кутармы в бескрайней степи от Хорезма и низовьев Волги до Днепра.

Достаточно осведомленный о монгольских завоеваниях в Средней-Азии и Иране - об этом подробно сообщали арабские хроники - Ибн Баттута совершенно не представлял себе масштабы трагедии, случившейся в Восточ- . ной Европе в том же самом XIII веке. Во всяком случае, воспринимая Золотую Орду как могущественное мусульманское государство, он ни словом не обмолвился о Руси, так, словно бы ее и не было вовсе.

Случайно или умышленно? Думается, ни то, ни другое. Скорее всего в первой половине XIV века русские княжества представлялись арабскому путешественнику неотъемлемой частью Золотой Орды, ее лесной окраиной, платившей сарайскому хану ежегодную дань и с трепетом ожидавшей его повелений.

Любознательность Ибн Баттуты поразительна: раз побывав в какой-либо стране, он уже никогда не выпускал ее из, своего кругозора. Его книга содержит упоминания о событиях в том или ином государстве, случившихся спустя годы после того, как магрибинец покинул его пределы: находясь в Индии, он дотошно расспрашивал заезжих, купцов о том, что произошло в Малой Азии, а в Китае живо интересовался событиями в Индии.

Русь выпала из поля зрения Ибн Баттуты еще и оттого, что была населена враждебными ему христианами, а также ввиду нечеткости политической перспективы. Действительно, кто из ордынцев в первой трети XIV века мог предвидеть 1380 год?

Между тем современником и даже ровесником Ибн Баттуты был князь Иван Данилович Калита, при котором укрепление и возвышение Москвы пошло полным ходом. Более того, в 1333 году, за год до прибытия Ибн Баттуты в Золотую Орду, Иван Калита находился в Сарае, где вел переговоры с Узбеком и влиятельными ордынскими вельможами.

Ни об Иване Даниловиче, ни о Москве Ибн Баттута ничего не сообщает. Зато мельчайшие подробности быта и нравов Золотой Орды выписаны им с такой тщательностью, что его воспоминания могут считаться едва ли не самым авторитетным источником по истории улуса Джучи в первой половине XIV века.