…Увидев за мостом офицера, выстраивающего для приветствия своих казаков, Федорин спросил, что за часть.

– Новочеркасского полка казаки, господин полковник! Берем под охрану переправу! – отрапортовал хорунжий.

– А это тоже ваши? – подъесаул указал ногайкой на удаляющихся конников.

– Приписанные к полку партизаны. Из студентов. Со спецприказом.

После этих слов Ступичев привстал на стременах. Перехватив его пристальный взгляд, Федорин отъехал в сторону.

– Вы думаете, это они? Вы их узнали?

– Я почти уверен. Только те были гимназистами.

– Придется с ними поработать, Валерьян Николаевич. И не забывайте, вы все еще мой пленник.

– Как же, забудешь тут. Может, вернете револьвер, Петр Ильич?

– Возьмите.

Отдавая Ступичеву оружие, полковник кивком головы приказал двум офицерам контрразведки, капитану и ротмистру, сопровождать подъесаула.

Полк Климова подошел только к восьми часам утра. И хоть город считался к этому времени захваченным, несколько усталых, заплутавших в степи пеших сотен оказались как нельзя кстати. В резерве Южной группы не осталось ни одного казака.

В этот момент из района Краснокутской рощи начала бить артиллерия красных. Снаряды принялись утюжить северо-восточную окраину в тех местах, где штурмующие уже прошли. Походный атаман со своей свитой, собиравшийся было триумфально въехать в город, вынужден был временно покинуть район переправы и дожидаться прибытия командующего Южной группой полковника Денисова, оставившего гарнизон в Хотунке.

Нырнув в улочку сразу налево за Триумфальной аркой, Лиходедов и Мельников въехали в открытые ворота второго от ближнего угла дома. Перед домом и во дворе лежали трупы нескольких красногвардейцев. Характер ранений говорил о том, что все были убиты в рукопашной и что станичники не щадили никого, нанося удары штыками по нескольку раз. Рядом с одним из убитых валялся полевой бинокль. «Цейс» оказался как нельзя кстати.

Дом был пуст и разграблен. Серега остался караулить внизу, а Алешка залез на чердак. Отсюда нижняя часть спуска хорошо просматривалась, и Лиходедов видел, как Ступичев и еще двое, прячась от разрывов, заскочили в проулок через дорогу. Скорей всего, они заметили, в какую сторону свернули партизаны.

Алексей спустился с чердака и шепотом объяснил ситуацию Мельникову.

– Может, разделиться? – предположил Серега. – Только Ступичев, мать его за ногу, знает, как мы выглядим. Ему и Федорину нужно только одно – прикончить нас. Я бы повел его за собой, а ты б выслеживал Федорина, а?

– Погоди. Пока идет обстрел, Походный в город не сунется, это точно. Я сверху видел, как вся кодла отправилась за мост, пережидать. Потом все равно они спешатся у церкви, и, даю голову на отсечение, Федорин первое время будет возле Походного. Давай уводить Ступичева вдвоем. Как оторвемся, через улицу поворачиваем направо и сразу спрыгиваем. Прячемся за забор, и…

– Нет, давай не за забор, а в канавы, с разных сторон. Если не уверен, стреляй в лошадей. У нас на двоих будет черыре-пять выстрелов, а они все и по разу не успеют, мать их за ногу.

– Ладно, давай. Ну, ни пуха!

– К черту!

Партизаны выехали на улицу и припустили коней рысью, время от времени оглядываясь назад. Чуть погодя с противоположной стороны спуска из улочки вылетели трое всадников. В их намерениях сомневаться не приходилось.

– На галоп! – крикнул Мельников, и Алешка, идущий первым, дал Тихому под бока.

Конь рванулся вперед, всхрапнув и вытянув шею. Лиходедову пришлось почти лечь на него, чтобы не быть сбитым на землю цветущими вишневыми ветвями.

– Давай, Тихий, давай! – подбадривал он каурого, вновь почуявшего запах горячащей кровь гонки.

Неширокая улица южного города – это, конечно, не степь. А брусчатка – не ковер из степных, веселящихся на ветру трав. Но есть же пословица о том, что дома и стены помогают. А чем дышащие цветением, белые от фруктового цвета улицы, на которых сызмальства играл в казаков-разбойников, не крепостные стены, однажды, при рождении, уже принявшие тебя под свою защиту? И если ты не предаешь их беспечностью и безразличием, не обижаешь нелюбовью, то не выдадут и они тебя, укроют и защитят. Пришедший освобождать да не умалится духом.

– Поворот! Сейчас поворот! – показал Алешка и, увидев, что Серега махнул рукой, бросил Тихого вправо, в улицу, по кривой выводящей на дорогу к Троицкой церкви.

Завернув за угол, партизаны, демонстрируя навыки джигитовки, на ходу скатились на землю по разные стороны от дороги. Кони проскочили вперед. Вопреки ожиданиям, глубоких канав не оказалось, но обочины позволяли обоим занять более или менее сносные позиции.

Алешка еле успел подхватить отскочившую винтовку, бухнуться животом в мокрое углубление и вытащить из кармана браунинг. Затвор он передергивал, когда преследователи уже показались из-за угла. Мельниковский выстрел опередил Алешкин на доли секунды. Они договорились, что Серега бьет в лошадь первого, чтобы создать свалку, а Лиходедов поражает того, кто лучше виден.

«Главное, одного убить сразу, – говорил Мельников, – тогда нас будет двое на двое».

Алексей попал во второго, когда его лошадь споткнулась о первую лошадь.

Третьим скакал Ступичев. Он намеренно отстал от своих провожатых. Опыт подсказал Валерьяну, что их специально уводят за поворот. Подъесаул дважды выстрелил по Алексею в тот момент, когда тот передергивал затвор, и проскакал мимо. Первая пуля вышибла винтовку из Алешкиных рук, вторая, свистнув под ухом, разорвала ворот шинели. Мельников, закрытый лошадьми, ответить не успел.

Расчет Ступичева был предельно прост. С помощью людей Федорина устраняются самые опасные свидетели – гимназисты, а после он избавляется от своих спутников, выслеживает Федорина и забирает золото. Если удастся, то полковника, до смерти надоевшего ему своим назойливым гостеприимством, он тоже убьет. Конечно, на первом, почетном месте находится другой полковник – Смоляков, но о нем можно позабыть, если удастся установить, где спрятана «своя» часть золотого запаса. Чтобы это узнать, придется опередить федоринских контрразведчиков, тоже начавших слежку за партизанской компашкой. Одного гимназиста он только что видел в обозе лазарета, когда проходил мимо вместе с климовским полком. Видел, да еще в каком обществе! Щуплый, очкастый пацанчик сидел на подводе и премило болтал с докторской дочкой. Нет, надо же! Утонченная барышня теперь сестра милосердия у этого разношерстного сброда! Вид у нее, как у хуторской бабы! Полевой лазарет сейчас, как пить дать, где-то в районе вокзала.

«Туда и поедем, – решил Ступичев, – вот только костюмчик надо сменить».

Валерьян оглянулся: «Чертовы сопляки, теперь они пытаются его догнать! Ну-ну, давайте попробуем,