погладит рукой спину этой козы. Почувствовав руку виновного, это умное животное укажет на него своим блеянием.

— Этот добряк — просто ярмарочный фигляр, — пробормотал Керабан.

— Но, судья, никогда… — заметила благородная Сарабул, — никогда простое животное…

— Вы сами сейчас увидите!

— А почему бы и нет? — сказал господин Янар. — Поэтому, раз я не могу быть обвинен в покушении, то покажу пример и начну испытание.

Говоря так, господин Янар подошел к козе, остававшейся неподвижной, и провел рукой но ее спине, от шеи до хвоста.

Коза продолжала безмолвствовать..

— Теперь другие, — сказал судья.

И все собравшиеся во дворе караван-сарая путешественники один за другим последовали примеру господина Янара и стали гладить спину животного. Без сомнения, все они были невиновны, Потому что коза не издавала никакого обвиняющего блеяния.

Пока происходило испытание, господин Керабан отвел в сторону своего друга ван Миттена и племянника Ахмета. И вот чем закончился состоявшийся между ними разговор, в котором неисправимый герой, позабыв свои добрые намерения больше ни в чем не упрямиться, собрался еще и другим навязать свой образ видения и действия.

— Друзья мои, — сказал он, — этот колдун, по-моему, последний дурак.

— Почему? — спросил голландец.

— Потому что ничто не мешает виновному или виновным, например нам, сделать вид, что он гладит козу, а на самом деле не дотрагиваться до ее спины. По крайней мере, этот судья должен был бы действовать на ярком свету, чтобы помешать обману… Но в темноте это абсурдно!

— Действительно, — согласился ван Миттен.

— Так я и сделаю, — продолжал Керабан, — и предлагаю вам последовать моему примеру.

— Э, дядя, — сказал Ахмет, — гладь или не гладь ему спину, вы хорошо знаете, животное не будет блеять ни на невиновных, ни на виновных.

— Очевидно, Ахмет. Но коль этот добряк судья достаточно прост, чтобы так действовать, то я хочу быть менее простым, чем он. И не дотронусь до животного. И вас я тоже прошу сделать так же.

— Но, дядя…

— А, никаких споров об этом, — проворчал Керабан, начиная горячиться.

— Однако… — сказал голландец.

— Ван Миттен, если будете столь наивны, чтобы тереть спину этой козе, то я вам этого не прощу!

— Хорошо! Не буду, чтобы не огорчать вас, друг Керабан. Это, впрочем, несущественно, поскольку в темноте нас не будет видно.

К тому моменту большинство путешественников уже выдержали испытание и коза еще никого не обвинила.

— Наша очередь, Бруно, — сказал Низиб.

— Бог мой, до чего эти восточные люди глупы, раз полагаются на это животное! — проворчал Бруно.

И оба слуги подошли погладить спину козе, которая не стала блеять, как и в предыдущих случаях.

— Но оно ничего не говорит, ваше животное! — закричала благородная Сарабул, взывая к судье.

— Это что, шутка? — добавил господин Янар. — Шутки с курдами плохо кончаются!

— Терпение! — ответил судья, качая головой с хитрым видом. — Если коза не заблеяла, значит, виновный до нее еще не дотрагивался.

— Дьявол, теперь наш черед, — пробормотал ван Миттен, который испытывал неясное беспокойство, сам не зная почему.

— Наша очередь, — сказал Ахмет.

— Да… сперва я, — ответил Керабан.

И, проходя мимо своего друга и племянника, он повторил тихим голосом:

— Ни в коем случае не касайтесь!

Затем он протянул над козой руку и сделал вид, что медленно гладит ей спину, хотя не дотронулся ни до одной ее шерстинки.

Коза не заблеяла.

— Вот это успокаивает, — сказал Ахмет.

И, подобно дяде, он даже не дотронулся до спины козы.

Коза не заблеяла.

Теперь очередь была за голландцем. Ван Миттену предстояло пройти испытание последним из всех. Он подошел к животному, которое, казалось, исподтишка смотрело на него, и, чтобы не огорчать своего друга Керабана, удовольствовался тем, что только провел рукой над спиной козы.

Коза не заблеяла.

У всех присутствующих вырвались восклицания удивления и удовлетворения.

— Решительно, ваша коза — это только скотина! — закричал Янар громовым голосом.

— Она не признала виновного, — закричала в свою очередь благородная курдчанка, — и все же виновный — здесь, потому что никто не мог выйти из этого двора!

— Гм! — сказал Керабан. — Этот судья со своей такой хитрой козой достаточно забавен, правда, ван Миттен?

— В самом деле! — ответил ван Миттен, полностью успокоившийся по поводу исхода испытания.

— Бедная козочка, — сказала Неджеб хозяйке, — ей не причинят зла за то, что она ничего не сказала?

Все посмотрели на судью, чьи глаза, блестя от лукавства, сверкали в темноте как карбункулы[287].

— Теперь, господин судья, — сказал Керабан немного саркастическим [288] тоном, — теперь, когда ваше расследование закончено, ничто, я думаю, не препятствует тому, чтобы мы удалились в наши комнаты…

— Так не будет! — закричала раздраженная путешественница. — Нет! Так не будет! Преступление было совершено…

— Э, госпожа курдчанка, — ответил не без язвительности господин Керабан, — не намерены же вы мешать порядочным людям пойти спать, если им хочется?

— Ах, вы так заговорили, господин турок! — закричал господин Янар.

— Так, как следует, господин курд! — ответствовал господин Керабан.

Скарпант, считавший, что его уловка не удалась, поскольку виновные не были узнаны, с удовлетворением наблюдал за этой ссорой, могущей столкнуть господина Керабана и господина Янара друг с другом. Всякое недоразумение только способствовало бы его планам.

И действительно, спор обострялся, а Керабан скорее позволил бы себя арестовать и приговорить, чем не сказать последнего слова. Даже Ахмет собрался вмешаться, чтобы поддержать дядю, когда судья сказал:

— Успокойтесь вы все, и пусть принесут огня!

Метр Кидрос, к которому относился этот приказ, поспешил исполнить его. Через мгновение вошли